Тогда же стартовали франко-ливийские тайные переговоры, но заместитель госсекретаря вмешался из Вашингтона и приказал Парижу немедленно их прекратить.
Николя Саркози, Дэвид Кэмерон и эмир Аль-Тхани создали новый ливийский центральный банк и новую нефтедобывающую компанию, которой предстояло работать с «Тоталь» и «Бритиш петролеум». Ливийский переходный совет наделялся правом самостоятельно торговать ливийской нефтью на международном рынке под контролем Катара и сохранять прибыль. Барыш был слишком заманчив, и никому не хотелось дожидаться конца конфликта. В послании эмиру Национальный ливийский переходный совет подтвердил: 35 % сырой нефти достанется Франции. Эта доля соответствовала числу французских бомбардировок по отношению к бомбардировкам всей коалиции.
Как только Киренаика оказалась отделенной от Ливии, и ее нефть снова начала добываться, на поле военных действий больше не происходило ничего серьезного. Жители Бенгази, снова обретшие независимость, не проявили интереса к будущему Триполитании и Феззана.
За последующие шесть месяцев Ливию посетили многие французские деятели. Например, адвокаты Ролан Дюма и Жак Вержес. Оба предложили ливийцам защиту их интересов и подъем замороженных нелегальных вкладов на 400 миллионов евро их авуаров во Франции. Оплату они потребовали пропорционально задействованным суммам и уехали из Триполи с 4 миллионами евро наличными в качестве аванса. Впоследствии они отправили написанный от руки факс Алену Жюппе, требуя уточнить, на каком основании этот вклад был заморожен. В августе падет Джамахирия, и они уже никогда не завершат работу, за которую отхватили такой жирный куш.
Другой адвокат, Марсель Чеккальди, согласился защищать Халеда аль-Хамди — сына товарища Каддафи по оружию — после того как НАТО, желая сломать его, арестовало и убило его жену и детей. Тогда адвокат запустил бесчисленные процедуры в международных африканских военных судах, чтобы позже иметь в ООН благоприятные юридические основания. Потерпев неудачу, он стал советником главы кабинета вождя и выторговал снятие судебного преследования против него в обмен на отказ от публикаций записей разговоров с Зиадом Такеддином во время обсуждения оплаты предывыборной кампании Николя Саркози. Чеккальди хотя и авантюрист не меньше остальных, но тщательно соблюдал все свои договоренности, в том числе и заключенные после падения Джамахирии.
Бывший премьер-министр Доминик де Вильпен прибыл в Джербу (Тунис) и испросил аудиенции в Триполи. Теперь он снова работал адвокатом и представлял интересы катарского эмира. Его сопровождал друг президента Саркози, Александр Джури, уже игравший роль посредника с Ливией. Он вез предложение: капитуляция в обмен на безопасность и охрану Каддафи и всей его семье. Они приняли эмиссаров, прибывших с целью яснее понять их намерения, но в итоге в Ливию их не впустили.
Что касается меня — то я получил приглашение от дочери вождя Аиши Каддафи и теперь могу лишь рассказать то, что произошло тогда. У меня было стойкое ощущение, что мной манипулируют. В свое время Фидель Кастро с восхищением говорил мне о Муаммаре Каддафи, а команданте не болтал попусту. Я констатирую, что кварталы Триполи, которые Совет по правам человека Организации Объединенных Наций объявил разрушенными ливийской авиацией, никто никогда и не думал бомбить. Я видел, что в Джамахирии уважалось международное право, и составил план того, как установить истину и спасти страну дипломатическими средствами. Однако шеф секретных служб Абдулла Сенусси был убежден, что я шпион. Меня временно отстранили, проверяя мое curriculum vitae. Тогда же Франция направила псевдоделегацию для поддержки Ливии, состоящую из «военных» и дополненную всей разведывательной службой. Они привезли досье, где сказано о моем противодействии соглашению, заключенному между Ливией и администрацией Буша; там были жесткие заявления, которых я не мог скрывать и которые и побудили Аишу Каддафи попросить меня приехать и проверить факты самому. Результат такого демарша был противоположен ожидаемому: пока министр иностранных дел Мусса Кусса перешел на сторону неприятеля и присоединился к британцам, Муаммар Каддафи допустил меня в правительство, поручил вести переговоры о различных альянсах и готовить сентябрьское заседание Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке. Поскольку я не хотел получать вознаграждение за политическую деятельность, было условлено, что в случае если я добьюсь в ООН заявления о неправомерности интервенции НАТО, то возглавлю англоязычный телеканал, студии для которого уже куплены на Мальте под руководством Халеда Базелия. Властью я, однако, располагал бы весьма относительной — ибо Муаммар Каддафи продолжал бы вести переговоры и о другом канале с Израилем, Францией и Соединенными Штатами.
В правительстве почти все оказались предателями. Работало всего шесть министров, из них двое были недееспособны, и никто никому не верил. Несмотря на внешнюю лояльность, их позиции казались сомнительными. Некоторые, как, например, министр нефти Шукри Ганем, склонялись к измене, чтобы обрести право свободно ездить по Европе и разблокировать ливийские фонды. Министра Абдула Ати Аль-Обейди, заподозренного в том, что он стал перебежчиком, люди шефа секретных служб Абдуллы Сенусси арестовали и целый день пытали. Это было ошибкой. Аль-Обейди, сознавая, что спасти свой народ еще возможно, героически продолжал работать. После пыток он стал хромать, но никуда не пожаловался.
Ливийская арабская Джамахирия, как и ее вождь, не вступала ни в какие альянсы. С тех пор как началась война, у нее не осталось друзей — за исключением нескольких африканских стран, среди которых Южная Африка плюс Куба, Сирия и Венесуэла. Россия Дмитрия Медведева предала его, несмотря на резко осудившего это посла Владимира Шамова — быстро отстраненного от должности — и премьер-министра Владимира Путина, который ждал своего часа. Китай, у которого был серьезный спор с Ливией на Африканском Роге, предпочел не занимать никакой позиции. Часть же бывших союзников, поддавшись всеобщему поветрию, повернулись к Ливии спиной. Так, президент Сенегала Абдулай Вад, которого долгие годы сам Каддафи обласкивал и любил — первым осудил его и сам же ему об этом сообщил.
Я опасался, что дело имама Мусы Садра, исчезнувшего в Ливии или в Италии в 1978 году, могло затруднить сближение с шиитами (хотя ливийские спецсдужбы утверждали,