Доктор Кэтрин Корделл бежала по больничному коридору, и под подошвами ее кроссовок отчаянно скрипел линолеум. Толкнув распашные двери, она ворвалась в отделение скорой помощи.

— Они во второй травме, доктор Корделл! — крикнула медсестра.

— Иду, — отозвалась Кэтрин и, словно управляемый снаряд, полетела во вторую операционную.

Когда она вошла туда, с полдесятка человек устремили на нее взгляды, исполненные облегчения. Она мгновенно оценила ситуацию, увидев разложенные на лотке инструменты, штативы капельниц, на которых, словно тяжелые плоды, висели заготовленные емкости с лактатом Рингера, кровавые бинты и надорванные упаковки стерильного материала, разбросанные по полу. На экране монитора ритмично дергалась синусоида — электрическая модель сердца, пытавшегося убежать от смерти.

— Что у нас тут? — спросила она, когда персонал расступился, пропуская ее вперед.

Хирург-стажер Рон Литтман коротко изложил суть:

— Неизвестный мужчина, жертва наезда на дороге. Доставили к нам без сознания. Зрачки ровные, реагируют, легкие чистые, но живот напряжен. Кишечник молчит. Давление шестьдесят на ноль. Я сделал парацентез. В животе кровь. Мы подключили всю аппаратуру, вливаем лактат Рингера, поднять давление не удается.

— Первая отрицательная в пути?

— Будет с минуты на минуту.

Мужчина лежал голый на операционном столе, и все интимные части тела были безжалостно выставлены на всеобщее обозрение. На вид ему было за шестьдесят. Он уже был опутан многочисленными трубками и подключен к аппарату искусственного дыхания. Вялые мышцы обвисали на костлявых конечностях, выпирающие ребра напоминали изогнутые лопасти.

«Хроник, — подумала Кэтрин, — скорее всего, рак».

Правые рука и бедро были ободраны и кровоточили после удара об асфальт. В нижней правой части грудной клетки расползся огромный синяк — фиолетовое пятно на белом пергаменте кожи. Проникающих ран не было.

Вооружившись фонендоскопом, она принялась за осмотр пациента, проверяя показания врача-стажера. В животе действительно было тихо. Никаких звуков — ни урчания, ни клекота. Типичное молчание травмированного кишечника. Прижав мембрану фонендоскопа к груди пациента, она вслушалась в его дыхание, чтобы определить, правильно ли поставлены эндотрахеальная трубка и система вентиляции легких. Сердце стучало, словно кулак, по стенке грудины. Осмотр занял всего несколько секунд, но ей показалось, будто все происходит, как в замедленной съемке, а окружающие застыли во времени, ожидая ее следующего шага.

Раздался возглас медсестры:

— Верхнее упало до пятидесяти!

Время рвануло вперед с пугающей скоростью.

— Дайте мне халат и перчатки, — сказала Кэтрин. — И приготовьте все для лапаротомии.

— Может, отвезем его в реанимацию? — предложил Литтман.

— Все палаты заняты. Мы не можем ждать.

Кто-то подсунул ей бумажный колпак. Она быстро убрала под шапочку свои рыжие, до плеч, волосы и надела маску. Медсестра уже держала наготове стерильный хирургический халат. Кэтрин просунула руки в рукава и натянула перчатки. У нее не было времени на мытье, как не было времени и на колебания. Она отвечала за судьбу неизвестного и не могла подвести его.

На грудь и таз пациента накинули стерильные простыни. Кэтрин схватила с лотка кровоостанавливающий зажим и ловкими движениями зафиксировала края простыней — щелк, щелк.

— Где кровь? — крикнула она.

— Связываюсь с лабораторией, — откликнулась медсестра.

— Рон, ты первый ассистент, — бросила Кэтрин Литтману. Оглядевшись по сторонам, она заметила бледнолицего юношу, стоявшего возле двери. На его именной бирке значилось: «Джереми Барроуз, студент-медик». — Вы второй, — сказала она.

В глазах юноши промелькнула паника.

— Но… я всего лишь на втором курсе. Я здесь просто…

— Можно пригласить еще кого-нибудь из хирургов?

Литтман покачал головой:

— Все заняты. В первой операционной — черепно-мозговая травма, в приемном — помирашка.

— Ладно. — Кэтрин опять оглянулась на студента. — Барроуз, вы ассистируете. Сестра, дайте ему халат и перчатки.

— А что мне нужно делать? Я ведь в самом деле не знаю…

— Послушайте, вы хотите стать врачом? Тогда одевайтесь!

Барроуз залился краской и отвернулся, чтобы надеть халат. Мальчишка явно перепугался, но в любом случае Кэтрин предпочитала иметь дело с такими тихонями, как Барроуз, нежели с высокомерными выскочками. Она знала, как часто больные гибнут из-за чрезмерной самоуверенности врачей.

В селекторе прохрипел голос:

— Вторая травма? Говорит лаборатория. У меня готов гематокрит на неизвестного. Пятнадцать.

«Он истекает кровью», — подумала Кэтрин.

— Нам нужна первая отрицательная немедленно!

— Будет с минуты на минуту.

Кэтрин потянулась к скальпелю. Ощутив приятную тяжесть и гладкую стальную поверхность инструмента, она сразу успокоилась. Скальпель был словно продолжением ее руки, ее плоти. Она сделала короткий вдох, в нос ударил привычный запах спирта и талька. Прижав лезвие к коже, она сделала надрез.

Скальпель прочертил яркую кровавую линию на белой ткани кожи.

— Приготовьте отсос и прокладки, — сказала она. — Живот полон крови.

— Давление едва дотягивает до пятидесяти.

— Первая отрицательная и свежезамороженная плазма здесь! Подвешиваю.

— Кто-нибудь, следите за сердечным ритмом. Говорите мне, что с ним.

— Тахикардия усиливается. Уже сто пятьдесят.

Кэтрин уверенно вела скальпель сквозь слои передней брюшной стенки, не обращая внимания на выступающую кровь; она вообще не отвлекалась на такие мелочи; самое серьезное кровотечение было внутри брюшной полости, и его нужно было остановить. Скорее всего, причиной кровоизлияния была разорванная селезенка или печень.

Брюшина выпирала наружу под давлением скопившейся крови.

— Сейчас хлынет, — предупредила Кэтрин, замерев на мгновение. Хотя она и была готова к возможным последствиям, первый же прокол брюшины вызвал такой мощный фонтан крови, что она слегка запаниковала. Кровь хлынула на простыни, потоком полилась на пол. Халат тоже пропитался кровью, Кэтрин словно окунулась в теплую ванну. А кровь все лилась и лилась.

Она вставила ретракторы, расширяя полость раны. Литтман ввел отсасывающий катетер. Кровь устремилась по трубке в стеклянный резервуар.

— Сушить! — прокричала Кэтрин сквозь шум работающего отсоса. Она затолкала в рану с полдесятка прокладок, которые на глазах окрасились в красный цвет. В считанные секунды прокладки насквозь пропитались кровью. Она вытащила их и вставила новые.

— На мониторе аритмия! — воскликнула медсестра.

— Вот дерьмо! Я уже откачал два литра, — сказал Литтман.

Кэтрин подняла взгляд и увидела, что емкости с кровью и плазмой стремительно опорожняются. Кровь словно вливали в сито. Пробегая по венам, она вытекала из раны, и люди явно не успевали за ней. Никак не удавалось зажать сосуды, утопавшие в море крови, а работать вслепую Кэтрин не могла.

Она вытащила прокладки, тяжелые от крови, вставила новые. Нескольких драгоценных секунд ей хватило, чтобы разглядеть источник кровотечения. Кровь хлестала из печени, но место ранения не просматривалось. Казалось, кровоточила вся поверхность этого органа.

— Давление падает! — снова выкрикнула медсестра.

— Зажим! — скомандовала Кэтрин, и инструмент