– Киски больше нет. – Лили рыдает в плечо Роба.
– Да, детка, – бормочет Роб. – Киска теперь на небесах.
– Вы считаете, такое поведение нормально для трехлетнего ребенка? – спрашиваю я педиатра неделю спустя, приехав с Лили на профилактический осмотр.
Доктор Черри обследует Лили; та смеется. Доктор пальпирует животик Лили, а потому отвечает не сразу. Похоже, он искренне любит детей, а Лили изо всех сил старается его очаровать. Она послушно поворачивает голову, чтобы он мог осмотреть ее барабанные перепонки, широко открывает рот, когда он вставляет туда ложечку. Моя хорошенькая дочка уже умеет очаровывать всех незнакомцев, с какими встречается.
Доктор выпрямляется и смотрит на меня:
– Агрессивное поведение – не обязательно повод для беспокойства. В таком возрасте дети легко озлобляются – они не умеют полностью выразить себя. А вы сами говорите, она до сих пор разговаривает преимущественно предложениями из трех-четырех слов.
– А это повод для беспокойства? То, что она говорит меньше других детей?
– Нет-нет. Возрастные вехи – понятие довольно неопределенное. Развитие детей – вещь очень индивидуальная, но развитие Лили во всем остальном в пределах нормы: рост, вес, моторные навыки. – Он сажает Лили на край смотрового стола и широко ей улыбается. – Какая же ты у нас хорошая девочка! Если бы все мои пациенты были так же терпеливы. Вы посмотрите, как она сосредоточенна, как внимательно слушает.
– А вдруг происшествие с нашим котом – только начало и она способна совершить и что-нибудь похуже, когда… – Я замолкаю, поняв вдруг, что Лили смотрит на меня и ловит каждое мое слово.
– Миссис Ансделл, – тихо говорит доктор, – отведите-ка Лили в детскую, а мы с вами поговорим у меня в кабинете.
Он, конечно, прав. Моя умненькая, внимательная дочь наверняка понимает больше, чем я могу себе представить. Я снимаю ее со смотрового стола и веду, как он и сказал, в игровую комнату для пациентов. Здесь повсюду разбросаны яркие пластиковые игрушки без острых углов и мелких частей, которые могли бы оказаться в детском рту. По полу ползает малыш возраста Лили, толкая по ковру красный самосвал. Опускаю дочку, и она тут же направляется к низкому столику с пластиковыми чашками и чайником. Она берет чайник и наливает себе невидимый чай. Откуда она знает, как это делается? Я никогда никого не приглашала на чаепитие, но вот моя дочь демонстрирует типичное женское поведение, а мальчик тем временем фырчит, толкая машинку.
Когда я вхожу в кабинет доктора Черри, тот уже сидит за своим столом. Через смотровое окно мы видим двух детей в соседней комнате; с их стороны в этом месте одностороннее зеркало, а потому они нас не видят. Они играют, совершенно игнорируя друг друга, существуя в раздельных мальчишеском и девчоночьем мирах.
– Думаю, вы придаете слишком большое значение случившемуся, – говорит он.
– Ей только три года, а она убила нашего любимого котика.
– Вас прежде ничего не настораживало в ее поведении? Вы не наблюдали никаких признаков того, что девочка способна на подобные поступки?
– Абсолютно никаких. Джунипер появился у меня еще до замужества, и Лили знает его всю свою жизнь. Она никогда его не мучила.
– А что могло спровоцировать такое поведение? Она рассердилась? Что-то ее озлобило?
– Да нет, ее вроде бы все устраивало. Обстановка была такая мирная, и я позволила им дурачиться, а сама играла на скрипке.
Он задумался над последними словами.
– Насколько я понимаю, игра на скрипке требует максимальной концентрации.
– Я разучивала совершенно новую вещь. Да, я очень сосредоточилась.
– Ну вот вам и вероятное объяснение. Вы погрузились в свое занятие, а она хотела привлечь ваше внимание.
– Заколов нашего кота? – Я издаю недоуменный смешок. – Довольно радикальный способ привлечь мое внимание.
Я вижу мою золотоволосую дочку сквозь смотровое окно – она так красиво восседает на собственном вымышленном чаепитии. Мне не хочется задавать следующий вопрос, но я не могу его не задать.
– Я читала в Интернете статью о детях, которые мучают животных. Это считается очень плохим знаком. Может свидетельствовать о серьезных эмоциональных проблемах у ребенка.
– Поверьте мне, миссис Ансделл, – доброжелательно улыбается доктор, – Лили не вырастет серийным убийцей. Вот если бы она постоянно мучила животных или в семье в прошлом имели место случаи насилия, тогда я бы выразил бо́льшую озабоченность.
Я ничего не отвечаю, и он хмурится.
– Вы хотели чем-то поделиться со мной? – без нажима спрашивает он.
Набрав в грудь побольше воздуха, я говорю:
– В семье в прошлом имели место случаи душевного заболевания.
– По линии вашего мужа или по вашей?
– По моей.
– Не помню ничего подобного в медицинской карточке Лили.
– Я никогда об этом не говорила. Не думала, что подобные вещи могут повторяться в семье.
– Какие вещи?
Я отвечаю не сразу, потому что, с одной стороны, не хочу лгать, а с другой – не хочу открывать ему больше, чем необходимо. Не хочу чувствовать себя потом неловко. Я смотрю через окно в соседнюю комнату на мою хорошенькую дочку.
– Это случилось вскоре после рождения моего брата. Мне тогда было всего два года, и сама я ничего не помню. Подробности я узнала уже потом, от моей тетушки. Она сказала, у моей матери случилось что-то вроде нервного срыва и ее пришлось отправить в больницу, так как врачи считали, что она может быть опасна для окружающих.
– Судя по времени срыва, мы имеем дело с постнатальной депрессией или психозом.
– Да, я слышала, матери поставили именно такой диагноз. Ее диагностировали несколько психиатров, и все они пришли к выводу о ее невменяемости и невозможности привлечения к суду за случившееся.
– А именно?
– Мой брат… мой новорожденный брат… – Я начинаю говорить тише, шептать. – Она его уронила, и он умер. Врачи сказали, она тогда не отвечала за свои поступки. Слышала голоса.
– Глубоко вам сочувствую. Вероятно, ваша семья пережила тогда нелегкое время.
– Не могу даже себе представить, как мучился мой отец, потерявший ребенка. А потом еще и жену – ее изолировали.
– Вы сказали, ее поместили в больницу. Она потом поправилась?
– Нет. Она умерла там два года спустя от воспаления аппендикса. Я ее в общем-то и не знала, но теперь я о ней все время думаю. И спрашиваю себя: может быть, Лили… то, что она сделала с нашим котом…
Теперь он понимает мои опасения. Вздыхает и снимает очки.
– Уверяю