Маленький послушный Олег внутри меня требовал поклониться Риттеру, попросить прощения и убраться как можно быстрее - туда, где нам не помешают оплакать последний потерянный шанс.
- Уходи отсюда! - Старик скрестил руки на груди.
Отвернулся. Набросил врачебный халат на одно плечо, и тот болтался, словно накидка римского ветерана:
- Мне не нужны проблемы. И я не собираюсь из-за тебя, избалованный мальчишка, терять лицензию. Я тебя не видел, уходи!
- Хасан сказал, что вы поможете, если мне нужна будет помощь... Что я могу к вам обратиться, если...
Я не хотел врать, я сочинил объяснение заранее, но передумал говорить. Вырвалось. Но Хасан Вэй ведь мог посоветовать прийти к своему единственному другу, а значит, это не совсем ложь.
Упоминание старого учителя подействовало. Риттер сделал ещё один шаг назад.
- Мне нужна помощь. Очень. Пожалуйста.
- Уходи, Лирнов.
Гнева в его словах меньше. Страха тоже. Немного вины - и много скорби.
Хасан Вэй был моим учителем рисования. Младше Риттера, но полгода назад он попал в больницу с инсультом, а потом умер. Я не успел забрать из его дома две своих картины - те, что Вэй выставлял под своим именем. Думал, он поправится.
Я занимался в частном порядке - у Вэя дома, по вечерам. Там и видел Риттера. Они с Хасаном, пока я рисовал бесконечные кубы и шары, пили херес и решали в какой степени нынешние времена хуже прежних. Раньше Риттер заведовал отделом влажного мозго, но потом его корпорацию поглотили, а ситуация с Рыбой ухудшилась. И вот он выгоняет меня из допотопного врачебного кабинета, в котором, наверное, делает аборты и ставит пломбы тем, у кого нет корпоративной страховки.
- Я заплачу.
- Зачем мне твои деньги, если у меня отберут лицензию?
- С деньгами и без лицензии лучше, чем без лицензии и денег. - Вырвалось быстрее, чем я прочувствовал, что говорю.
Угрожаю старику. Позор какой.
- Извините. Извините, я не имел в виду. Мне просто очень нужен... кто-то. Кто разбирается. И кто не служит корпорациям.
- Нечто новое. - Риттер сел на край стола, крепко обхватив узловатыми пальцами колено. - Венерическое?
- Что? Ээ... Н-нет.
От стыда хотелось сжаться. Я позволил себе это. На секунду. Снял с плеча рюкзак и присел, ставя его на пол. Собирая мысли и слова, как будто они там, на полу.
- Перестаю видеть цвета. - Вытолкнул я из горла признание. О гонорее, наверное, говорить легче. - Временами. Сейчас хорошо вижу. Иногда... Всё блёкнет. Или перекручивается.
- Перекручивается?
- Красный кажется жёлтым, зелёный - красным, пурпурный серым. С разводами.
- Дейтерия?
- Мне так говорят. Дейтерическая форма болезни Рейна-Клаттера.
Я не верю в это, поэтому я здесь. Рискую будущим и настоящим, рискую потерять статус, спускаясь в Рыбий город, запретный для ариста всех корпораций.
- Рисовать не можешь, значит? - Усмехнулся Риттер как будто всё понял.
Я вновь прижил сложенные лодочкой ладони к скрученному страхом желудку и поклонился. Заставил себя чувствовать уважение, а не раздражение.
- Хасан говорил, что ты одержимый. - Риттер сидел на столе, но даже так смотрел на меня сверху вниз. - Что если бы он столько проводил за эскизами, сколько ты - давно ослеп. Может, оно к лучшему.
К лучшему? То, что я перестаю видеть?
- Как-то это не смешно. - Я вновь переступил с ноги на ногу, скрипнув полом.
- Что от меня тебе нужно? - Риттер обвёл рукой кабинет, показывая, что мне не помогут ни его книги, ни укрытые марлей железки - угрожающие, как все медицинское, ни едва видимый под массой коробок старый телефонный автомат, рядом с «тревожной» кнопкой на стене.
Вот и ответ: он не отказал, потому что не получал моих сообщений. Я оставлял на автоответчик, по номеру, указанному в справочнике, но телефоном Риттер, похоже, давно не пользуется.
- Подтвердить. Или опровергнуть. Я сомневаюсь в том, что это болезнь Рейна-Клаттера.
- Об этом Хасан тоже говорил: все время сомневаешься. Почему?
- Отказали в пересадке.
Риттер хмыкнул.
- Тебе сколько, четырнадцать? Что удивительного? Ради того, чтобы ты отличал красное от зелёного, Эко не рискнёт такой инвестицией. Я бы на твоём месте порадовался, что у парня, которому не повезёт с тобой совпасть, глаза останутся.
Моральный вопрос, который я уже решил. Ходячее мясо с удовольствием расстанется с глазами, руками, почками - да хоть мозгом! - лишь бы заплатили. Чужая способность видеть и не понимать, что видишь, тысячу раз стоит моих самых плохих акварелей.
- Шестнадцать. Мне скоро шестнадцать. Нет. В-вы так рассуждаете, потому что вы обычный человек. Я здоровый, я ценный - и мне можно сохранить зрение. Я хочу знать, почему они не хотят.
- Может, не такой ценный?
- Или не такой здоровый. Я же вообще не должен болеть. Профессор Риттер, вы посмотрите, что с моими глазами?
Просьба, ради которой я пришёл. Которую столько раз репетировал.
Старая обезьяна Риттер молчал. Прежде он мне казался лучше. Не тем, кто будет упиваться коротким моментом власти.
- Осмотр - семьдесят тхен. - Наконец сказал он. - По прейскуранту.
Я кивнул. Присел к рюкзаку и достал из внутреннего кармана всё, что было, оставив лишь россыпь монет - для эскалатора наверх. Положил на стол, не считая.
Риттер махнул в сторону жуткого кресла.
- Можно я здесь? Я не хочу. Оно, наверное, грязное, и... - Ладони мгновенно вспотели. И это я ещё не представлял в образах, кто в нём и по каким причинам до меня сидел.
- Можешь проваливать. - Взгляд Риттера впился, как отвёртка. Он что-то решал, что-то подсчитывал. Если я не сделаю, как он хочет - то уйду ни с чем.
Я стянул куртку, положил на рюкзак. Приблизился к креслу медленно и опустился на самый край пластиковой обивки.
Передняя часть сидения был чуть выше задней, так, что приходилось балансировать, чтобы не опрокинуться. Опереться спиной не на что - разве что на прут за позвоночником. Приходилось напрягать поясницу и шею, чтобы не завалиться. Ноги мои до пола не доставали.
- Внизу есть поручни.
Я обернул ладони манжетами рубашки, прежде чем нащупать горизонтальные трубки под сидением. Вообразил, как на них теснятся три миллиарда микробов. Даже если Риттер дезинфицирует. Старик вдруг схватил меня за голову и толкнул назад. Металлические щелчки - вокруг моего лба сомкнулся обруч.
- Эт-то не обяз-зательно.
- Помолчи. И смотри на потолок.
Надо мной нависало большое параболическое зеркало. А в нём съёжился крохотный, перевёрнутый вверх тормашками Олег.
У меня светлые, словно выбеленные, волосы, ресницы и брови. Треугольное лицо с острым подбородком и тонким ртом. Глаза цвета серой платины, с покрасневшими от напряжения веками.
Взгляд