Она уставилась на него, глаза в глаза. Или настолько близко как могла. В этом году она выросло до пяти футов и шести дюймов, в то время как он был, как минимум, на полфута выше нее. Тамара делала все, чтобы соблазнить его.
- Леви.
- Да, Ржавая?
- Я смерть с косой. А теперь отпусти меня на прогулку, или я расскажу маме, что застала тебя за непристойным актом с Мисс Пигги.
- Ты о лошади своей мамы или о свинье из Маппет-шоу?
- Это важно?
- Для меня очень важно с кем меня застукали за непристойным актом. Надо же знать, кому отправить цветы.
- Ты самый злой человек на земле, - сказала она и покачала головой. – Где вилы?
- Ты, наконец, решила вычистить стойло Кермита без моих двадцатитысячных напоминаний?
- Нет. Буду протыкать тебя ими, пока ты не превратишься в дуршлаг.
- Они на стене, где всегда и висят. А теперь, простите, я должен заняться чем-нибудь, что не связано с болтовней с вами.
Леви шагнул в бок, но она перегородила ему дорогу.
- Леви… - сказала она, ее голос дрожал от отчаяния. – Пожалуйста, отпусти меня на прогулку сегодня. Сегодня мой день рождения, и я вычищу стойла, сегодня день рождения, я сделаю все, что ты скажешь, сегодня день рождения и…
Он шумно вздохнул и опустил голову.
- Что я такого натворил в прошлой жизни, из-за чего так страдаю в своем нынешнем воплощении? – сказал он, тяжело вздыхая.
- Ты снова странно говоришь, - заметила она.
- Карма, - ответил он. – Я говорю о карме. О которой, очевидно, ты не знаешь, потому что слишком молода, слишком глупа и слишком наивна, и единственное объяснение – это твое первое воплощение. Ты младенец в этой вселенной. У твоей души еще молоко на губах не обсохло.
- Ты знаешь, что любишь меня, - сказала она. – Знаешь, что я твоя любимица.
- Ты мне даже не нравишься, Ржавая. Ни на йоту.
- Ох, я нравлюсь тебе. Я очень нравлюсь тебе.
- Какая разница люблю или ненавижу, ты не поедешь. Я уже говорил это.
- Ты должен отпустить меня. Ты работаешь на нас. И должен делать все, что я прикажу.
Он посмотрел на нее, и этот взгляд был словно скалка, или хуже - каток. Она в ответ посмотрела так же.
- Не ты подписываешь мои чеки, Ржавая. Я работаю на твоего дедушку, а не на тебя.
- Хотела бы я, чтобы ты работал на меня. Я бы платила тебе поцелуями и уволила, если бы ты не целовал.
- Я понимаю, что мне меньше всего хочется вешать ярлыки на всех, но, очевидно, все, что я когда-либо слышал о рыжих, правда.
- Леви.
- Что?
- Они снова ругаются.
Леви молча посмотрел на нее, словно хотел быть милым с ней, но это шло в разрез с его тактикой.
- Что на этот раз? - спросил Леви.
- Не знаю. Они не скажут мне. Но я знаю, что мама хочет переехать, а дедушка против.
- Вы разве не жили в своем доме?
Она кивнула. - Жили, до смерти папы.
- Ты хочешь съехать?
- Я предпочту жить здесь, в конюшне, чем в любом другом доме, где они так ругаются.
- Все так плохо?
- Ага, - ответила она, затем улыбнулась. - К тому же, здесь ты. Ради тебя я продам дедушку и маму.
- Боже милосердный, езжай. Уезжай. Кыш. Катайся на своей чертовой лошади и оставь меня в покое. Но если Кермит застрянет ногой в грязи, скинет тебя и сломает тебе шею, не ползи ко мне, чтобы починить ее. Твоя голова должна будет висеть здесь, на твоих кривых плечах.
- Merci, mon capitan. - Она схватила его за руки и поцеловала в обе щеки, и отсалютовала ему, словно она была младшим офицером, а он ее французским капитаном.
- Ты совсем выжила из ума, - пробормотал он, и она побежала к стойлу Кермита.
- Не слышу тебя, - пропела она. - Я скачу по ветру с радостью под ногами и со свободой в волосах.
Леви открыл дверь, где хранил седла. Они были слишком дорогими, она знала это, слишком большой соблазн для воров. Так же Леви знал, если он не запрет их, она украдет одно чтобы кататься, когда ей вздумается. Что шло в разрез с ее планами. Частью веселья от прогулки было умасливание Леви до тех пор, пока он ее не отпустит.
Как только она оседлала Кермита, то вывела его на тропу, которая начиналась в конце загона. Она не слишком была увлечена идеей переезда к дедушке после смерти отца. Она любила их старый дом, кирпичный дом в викторианском стиле в Старом Луисвилле, но в городе было не много конюшен. Нет лошадей, значит, нет конюшен. Нет конюшен, нет конюхов. Нет конюхов, значит, нет Леви. О да, она привыкла к жизни здесь, в поместье Мэддоксов, Арден, с дедушкой, после того как положила глаз на конюха дедушки. Но все больше и больше ее мать и дедушка ругались своими уродливыми шепотками, и Тамара не шутила, когда сказала, что предпочтет жить в конюшне, чем в большом доме.
Оказавшись на холодном воздухе, Тамара решила, чем короче будет прогулка, тем будет лучше. Слякотные тропы подразумевают медленный шаг и нервного пони. Ее уши обжигало холодом, с носа текло. Она вытерла его рукавом и была рада, что Леви нет рядом, и он не видит этот неженственный жест. Она и Кермит направились в сторону главной дорожки, которая вела через пару сотен акров леса. Осень сбросила листья с деревьев, но, тем не менее, в обнаженном лесе было что-то прекрасное. Не пустой, несмотря на внешний вид. Не пустой, а лишь спящий. Она ощутила сок под корой, день за днем деревья выпивали всю воду из земли после декабрьских дождей. Даже голые деревья казались невероятно живыми для нее. Они разрывались, чтобы проснуться и освободить зелень, считали секунды до весны, когда они смогут вытянуться, зацвести и поглощать тепло, как сладости.
Тамара нашла свой любимый камень, огромный кусок известняка, на котором в хорошую погоду она любила полежать, и с которого любила соскакивать верхом. После того, как она привязала Кермита к стволу дерева, пробралась сквозь грязь и навоз, достающую почти до лодыжки, и вышла на берег реки. Сегодня она была полноводной, выше, чем