Однажды ночью помощник пришел с зажженной свечей в руке. Ее свет мерцал и скакал по стенам каюты — так сильно дрожала его рука. Он достал пистолет и сунул его Стайлзу под одеяло.
— Будьте осторожны, сэр. Будьте осторожны. Нас осталось всего десять человек, другие исчезли, сгинули в тумане… скоро мне тоже крышка. Туман зовет меня. Говорит, что я должен войти в него, рассказывает о том, как я встречу свой конец.
Когда на следующий день Стайлз ненадолго проснулся, до него донеслись звуки кипучей деятельности на палубе: стук молотков, скрежет пил, торопливые шаги и возбужденные голоса. Возможно, туман рассеялся и снова подул ветер? Стайлз надеялся, что это так, но не верил.
Посреди ночи он слышал крики людей, и продолжительный, нарастающий глухой звук, словно корабль обдувало шипящим, похожим на свист дыханием, и какое-то жужжание.
Он не был уверен, что из этого было реальностью, а что — игрой воображения.
И, учитывая все обстоятельства, то было к лучшему.
3
Стайлз проснулся, одолеваемый смутными предчувствиями. Дрожа и обливаясь потом, он упал с койки. Голова трещала. Несмотря на слабость и головокружение, он все же добрался до верхней палубы. Прислонившись к переборке, всмотрелся в пепельно-серый туман.
Корабль был пуст. Покинут.
Обратился гигантским гробом, скрипящим и стонущим. Туман навис над ним, словно чудовищный нарост плесени, спадая лентами с рей, мачт и бушприта.
Стайлз звал и кричал, но голос тонул в пустоте.
Он снова оказался один. Один на покинутом корабле, посреди проклятого моря.
С бешено колотящимся сердцем и кружащейся головой, он добрался до кают-компании и сразу заметил, что окна заколочены досками, словно корабль подвергся нападению. Но дверь была не заперта. Внутри, на первый взгляд, все было в порядке: карты и инструменты, мебель и одежда. Стайлз проковылял из каюты помощника в каюту капитана. Обе выглядели так, словно их хозяева вышли выкурить по трубке.
Послышались голоса: шепот, бормотание и песнопения. Они доносились не с корабля, а из тумана, словно приближалась абордажная команда. Но с ними было что-то не так: голоса казались глухими, шипящими, искусственными, словно зацикленная магнитофонная запись, полная потустороннего треска.
Стайлз сказал себе, что их не существует.
Он отвернулся, прислонившись к двери каюты, зная, что забравшее экипаж корабля нечто теперь пришло за ним. Стайлз не хотел смотреть в лицо приближающейся судьбе, а она надвигалась — с шорохом, звуком шагов, скрипя ногтями по дереву.
Затем он обернулся, чтобы встретиться с кошмаром лицом к лицу, и крик вырвался из его горла.
Там ничего не было.
И никого.
Но он продолжал слышать призрачный шепот, шлепки босых ног, шуршание одежды. А потом в тумане появился холодный свет, яркий и пульсирующий, словно чей-то дурной глаз наблюдал за ним с другой стороны мглы.
Стайлз бросился внутрь, захлопнул дверь и заперся на засов. Он ждал и ждал, чувствуя, как оно приближается, наэлектризованное, едкое и смердящее. Сквозь щели в двери и заколоченных окнах он видел, как палубу охватило фосфоресцирующее свечение. Ослепляющее и жгучее, оно поглощало корабль. Стайлз услышал пронзительный вой, и то, что преследовало его все это время, просочилось внутрь сквозь дверь и стены в виде плотного тумана, полного злого умысла.
Он вскрикнул лишь раз.
В следующее мгновение туман прошел сквозь него, пронзая тело горячими иглами и ножами, заполняя его огнем, льдом и кислотой, вгрызаясь в мысли алмазными зубами. Стайлз почувствовал, как его разум кипит и плавится, вытекает из глазниц холодным, дымящимся соком. Плоть рассыпалась в прах, и кости с сухим стуком упали на палубу.
Наступила тишина.
Возможно, Стайлз не запомнил названия судна, но оно сохранится в истории. Течением его вынесет из тумана, и люди будут помнить его название — «Мария Селеста».
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:
ТУМАН.
1
Хотя Джордж Райан никогда раньше не был на борту корабля, если не считать лодочной прогулки по озеру, он сразу понял, что ему что-то не нравится в «Маре Кордэй». Опытный моряк сказал бы, что с ней что-то не так, но Джордж не был моряком, не служил ни в военном, ни в торговом флоте. Он провел три года в армии, вдали от воды, простым рядовым в инженерном батальоне. В непосредственной близости от океана он оказался лишь во время шестинедельного пребывания в Эдвардсе, штат Калифорния, где они перекладывали покрытие взлетно-посадочных полос. На выходные они с группой товарищей выезжали в Вентуру позагорать, поплавать и поразвлечься с женщинами. И все.
Поэтому в море он был впервые.
Деньги деньгами, но он уже решил, что это будет первый и последний раз в его жизни.
Они отплыли в шесть утра, около двенадцати часов назад, и поначалу Джордж расхаживал по палубе как бывалый моряк. Он повсюду замечал зеленые лица коллег: они почти сразу стали жертвами морской болезни. Все, кроме Сакса, который не раз бывал в открытом море. Сильные волны и жестокая качка не особо влияли на Джорджа. Конечно, ему было сложно ходить по спардеку не шатаясь, к большому удовольствию членов экипажа, которые казались воплощением равновесия и контроля над собственным телом, а в остальном все было в порядке. Зря волновался и беспокоился.
В отличие от остальных, Джордж не собирался поддаваться морской болезни. Он бы устоял, как Сакс. Джордж был крепким парнем, он бы всем показал.
В Норфолке вечером, накануне отправления, Сакс предупредил всех, что с первого же дня у них будут проблемы:
— Море превратит вас в младенцев. Когда покинем сушу, вы, сосунки, будете плакать и звать маму, выблевывая собственные кишки.
Но Джордж решил, несмотря на свой страх перед морем, что справится с тошнотой, лишит Сакса удовольствия. Он хотел доказать горластому мачо, что тот заблуждается.
И он сделал это. О да.
Во всяком случае, пока они не достигли так называемого Кладбища Атлантики, что напротив мыса Хаттерас, — района бурных течений и частых штормовых ветров. Здесь теплый Гольфстрим, стремящийся на север, встречается с холодными водами Арктики. Как масло и вода, смешиваются они не очень хорошо. Море словно взбесилось, «Мара Кордэй» ответила тем, что у моряков называется легкой качкой, но для желудка Джорджа это стало настоящим испытанием. Без лишних церемоний, его обед скоро попросился наружу.
После этого Джорджу, конечно, стало еще хуже.
У остальных к тому времени дела шли чуть лучше, но Джордж лежал на своей койке и чувствовал себя так, будто проглотил рой бабочек. Его мучила тошнота, прошибал пот, бил озноб, голова кружилась настолько сильно, что он не мог даже встать, чтобы сходить в туалет. К нему заглянул Сакс — грубое загорелое лицо расплылось в