Склонив голову, девушка понюхала себя.
От нее воняло прогорклой землей, опавшими листьями и дерьмом.
Она провела руками по своей грязной коже. Сначала она коснулась своей маленькой дерзкой груди, гладкого холмика живота, а затем позволила пальцам скользнуть вниз между ног, возбуждаясь от собственного насыщенного, грязного запаха. Пока старушка стояла во внутреннем дворике, глядя в ночь, девушка начала тяжело дышать, почти задыхаясь, скользя своим средним пальцем внутрь и наружу. Во рту у нее было жарко и сладко, хотя изо рта несло зловонием. Она чувствовала, как кровь пульсирует у нее в жилах, как колотится сердце.
Она качала головой из стороны в сторону в плавном, страстном ритме.
Она двигала пальцем все быстрее и быстрее.
Она наблюдала за женщиной.
Чувствовала влажную траву под ногами, мокрые листья.
Это было опьяняюще.
Теперь старуха шла прямо к ней, но медленной и жесткой походкой, как это делают старые люди, потому что их мышцы атрофировались, а кости стали хрупкими.
- Давай, давай, давай, - прошептала девушка сквозь горячее дыхание. - Подойди ближе, и я покажу тебе.
Предполагалось, что девушка устроит переполох, чтобы выманить старушку на улицу, но в этом не было необходимости, потому что старуха была очень любопытной, и она пришла сама. И разве это не прекрасно? Разве это не мило? Разве это не восхитительно? Она вышла прямо через заднюю дверь.
Когда старая леди подошла поближе, прохладный ночной ветер принес запах живых и полнокровных существ, землистый запах мертвецов. Девушка дрожала от нетерпения. Ветер заставил ее соски напрячься еще сильнее. Она позволила себе кончить, содрогаясь от пьяного облегчения.
Старуха была уже близко.
Девушка ждала, стиснув зубы и раздув ноздри.
Облако закрыло лик луны.
Когда лунный свет вернулся, девушки уже не было.
4
Маргарет уже начала задаваться вопросом, что же она делает?
Начала задумываться, не наступило ли время, когда ей придется смириться со своим возрастом и ограничениями, которые он ей навязывает.
У нее не было никаких причин подвергать себя этой бессмыслице просто для того, чтобы исследовать тень, которая, вероятно, была не более чем тенью в лучшем случае, а в худшем, вероятно, одним из соседских детей, играющих в прятки. Она могла бы позвонить Баду. Он был всего в квартале отсюда. Бад пришел бы со своим фонариком. Большим фонариком с длинной ручкой, который он держал в шкафу рядом с коробкой, где хранились его старые полицейские значки и пожелтевшие фотографии его дней в полиции. Бад был бы рад звонку, он всегда хотел приехать и разобраться, потому что это заставило бы его снова почувствовать себя молодым, как полицейский, а не отставным стариком с больной спиной, слабыми коленями и плохим кровообращением, который не раз засыпал перед телевизором с грелкой, включенной на полную мощность, и обжигался, потому что ощущение в его конечностях уже не было таким хорошим.
Забавно, куда жизнь тебя заводит, - подумала она. - Как она обманывает и одурачивает молодостью и хорошим здоровьем, а потом незаметно годы накапливаются, как яблоки под деревом. И ты понимаешь, что ты старый и седой, и понимаешь, что тебя уже достали. Можешь говорить себе забавные маленькие самообольщающиеся вещи, что будто тебе всего лишь столько лет, сколько ты чувствуешь, и жизнь начинается в шестьдесят, но знаешь в глубине души, что это полная чушь. Довольно быстро ты оказываешься в доме престарелых, мочишься, играешь в бинго и надеешься, что твой разум продержится хотя бы столько же, сколько твое тело, в то время, как все эти медсестры называют тебя "сладкой" и "милой", словно ты десятилетняя девочка с косичками и подтяжками, унижают тебя, лишают твоего самоуважения и гордости слой за слоем, устраивают для тебя маленькие вечеринки по случаю дня рождения с тортами и воздушными шариками, все эти грустные, седовласые создания собираются вокруг тебя, пускают слюни в своих маленьких милых шляпках для вечеринок. Вот что дает вам жизнь, с трудом заработанная и хорошо потраченная. Помнишь двоюродную бабушку Эйлин? Она похоронила двух мужей, потеряла мальчика во время Первой Мировой Войны и еще одного из-за эпидемии гриппа в 1917 году, вырастила трех девочек правильно и достойно, и в конце концов оказалась в одном из тех домов в маленькой шляпке с резинкой, впивающейся в пухлую обвисшую шею, со старыми глазами, печальными и потрепанными. Ты помнишь это, Мардж? Помнишь ту вечеринку? Где-то в 66-м или 67-м, когда ты была тридцатилетним ясноглазым ребенком, которому было все равно в божьем мире? Ты сказала ей: "Ух ты, тете Эйлин сегодня девяносто три!" И она посмотрела на тебя с чем-то вроде жалости. "Ничего особенного в этом нет, Марджи. Девяносто три – это не весело. Это ад на земле". А теперь ты идешь в этом направлении, и будь я проклята, если тетя Эйлин не была права.
Маргарет поняла, что снова оказалась в стране грез, и это становилось все труднее.
Возьми себя в руки, старуха. Найди Лизу. Разберись с этим делом. Ты не можешь позвонить Баду, потому что он не может принять свой возраст больше, чем ты. Ты позвонишь, и он приедет топтаться там ночью и подхватит простуду, которая на следующей неделе превратится в грудную простуду, через неделю – в пневмонию, а еще через неделю – в могилу в Хиллсайде.
Нет, она справится сама.
Это займет всего минуту.
Она двинулась к дереву, ветер гнал листья мимо ее ног. Чем больше она смотрела, чем больше напрягала зрение, тем больше ей хотелось затуманить зрение. Возраст. Чертов возраст. Можно было притвориться, что это не так, но притворство не заставило его исчезнуть; она во что-то наступила. Что-то мягкое всего в нескольких футах от дерева. От него исходил резкий запах горячих экскрементов. Не собачье дерьмо, нет, господи, это было человеческое дерьмо, и нельзя было ошибиться в отвратительном, резком запахе.
Это было неправильно.
Все это было так неправильно.
Эта странная тяжесть в груди стала глубже, пустив корни, пульсируя, настойчиво. Ее сердце бешено колотилось. У нее перехватило дыхание.
Сердечный приступ? Не может быть?
Здесь, снаружи? Сейчас? О нет, только не это... Маргарет знала, что дальше идти нельзя. Этого было достаточно. Если это было ее сердце, то ей нужно было проникнуть внутрь и разобраться во всем. Позвони Баду, если понадобится. Позвони Таре. Позвони кому-нибудь. Она уже собиралась повернуться и пойти обратно, когда что-то влажное и теплое брызнуло ей в лицо.
Этот запах.
Черт.
Кто-то швырнул ей дерьмо в лицо.
Напряжение в груди перешло в настоящую боль,