— Эх-х! — грустно вздохнул мужчина. — Снять бы сейчас этот скафандр, вдохнуть воздуха настоящего, а не химическую дрянь. Так ведь нельзя… Или можно?..
Он замер, пытаясь вспомнить давно забытые ощущения ласки ветра на коже, но не смог. Химза… мертвое, грубое слово… Начисто изолируя, вырезая человека из мира, из самой жизни планеты, прорезиненный костюм, словно презерватив, предохранял, оберегал, но лишал возможности чувствовать. Оставалось только мечтать. Мечтать о возвращении в тот город, где когда-то он работал таксистом… Снова, беспечно выставив локоть в открытое окошко, колесить по улицам, на которых бы стояли мужчины и женщины, держащие за руки детей, смотреть, как они входят в магазины… Ему хотелось, чтобы люди жили в домах, гуляли, не встречая мутантов и прочую нечисть, заселившую столицу… Господи, увидеть бы снова бестолковых пешеходов, идущих на красный свет, лезущих под машины, перебегающих дорогу перед бампером, или тех же придурков-велосипедистов!.. О, теперь он не стал бы их материть… Наоборот, жал бы на клаксон, не переставая, громким радостным сигналом приветствуя каждого…
Автоматная очередь резко оборвала его размышления. Мужчина вздрогнул и обернулся. Звуки доносились совсем близко. Сталкеры пробиваются к метро? Стрелять на поверхности больше некому, а мертвый город любит устраивать сюрпризы всем, кто посмел нарушить покой руин. Рядом звонко и часто защелкал пистолет. Следом хлопнуло ружье, совсем близко. Спустя мгновение раздалась оглушительная трескотня сразу нескольких автоматов. Видать, совсем дела плохи, раз патроны не экономят. Страшно подумать, сколько тварей приходится сдерживать таким плотным огнем…
Выстрелы внезапно оборвались, и на несколько секунд воцарилась гнетущая тишина. Руки водителя судорожно вцепились в руль, в ушах сипел клапан противогаза. Мужчина почувствовал, как по вспотевшей спине пробежал холодок. Вот-вот и машина, и он сам окажутся в эпицентре событий. Человек колебался, вовсе не горя желанием узнать, от кого сталкеры спасаются бегством, отчаянно пробиваясь к метро. Когда не помогает пуля из «Калашникова», спуск под землю остается последней надеждой. В радиоактивных развалинах не так много существ, способных преодолеть гермозатвор.
Мужчина нервно погладил кобуру табельного пистолета. Если целый отряд предпочел удирать без оглядки, то что может сделать одиночка, кроме как тоже спасаться бегством? Ключ зажигания замер, повернувшись только на полоборота. Приказ Лыкова-старшего был строг: ждать здесь. А что, если именно этих людей? Вот только про мутантов ничего не говорилось. Очень не вовремя в памяти всплыл рассказ знакомого сталкера из Полиса, группа которого наткнулась на остатки одной из разведывательных экспедиций: бронетранспортер, на котором они планировали вырваться за МКАД, представлял собой кусок смятого металлолома. Какая-то сила вырвала метровые колеса вместе со стойками шасси. Броню покрывали глубокие вмятины и борозды. Боевая машина походила на сухарь, который пожевали и выплюнули. Самой жуткой подробностью рассказа оказалась дыра в правом боку. Искореженный металл на рваных краях был загнут внутрь. Нечто прорвалось именно снаружи. Даже автоматическая пушка в башне не спасла машину и экипаж: от боекомплекта остались лишь стреляные гильзы… Водитель торопливо перекрестился, молясь и богу, и черту, лишь бы не оказаться на месте неудавшейся экспедиции Полиса.
Внезапно в сознании что-то щелкнуло: вход на Сталинскую находился именно с той стороны, откуда звучали выстрелы и топот ног. Люди бежали не к павильону, а от него. Получается, спасались из метро?
Оформиться дальше мысль не успела: вновь раздалась пальба нескольких автоматов вперемежку с пистолетными щелчками и ружейными залпами. В подворотню, отстреливаясь от кого-то, вбежали три человека. Точнее, четыре. Самый коренастый тащил на себе раненого. Бегущий последним бухнулся в пыль. Вытянувшееся тело конвульсивно дергалось, скрюченные пальцы скребли по асфальту, оставляя за собой след из содранной резины защитных перчаток. Еще живой человек то ли пытался ползти к спасительной машине, то ли просто бился в судорогах агонии.
Свинцовая стайка пуль царапнула створку ворот.
— Панин! — прорычал боец, несущий раненого. — Заводи мотор, скотина!
Водитель онемел: начстанции Лыкова он узнал даже сквозь противогаз. «Да откуда он тут? Как? Почему в него стреляют? Кто этот раненый?» — вопросы вспыхивали, как молнии. Но для сомнений времени уже не осталось. Шустро прыгнув за руль, бывший таксист перегнулся через сиденье и рывком распахнул дверь для пассажиров. Анатолий залетел в салон, задев ногами раненого боковую стойку.
— Гони, Панин! ГОНИ!!!
Преследователи, — а они были уже в прямой видимости беглецов, — открыли напоследок поистине шквальный огонь. Заднее стекло разлетелось вдребезги, пули высекали асфальтовую крошку у самых колес. Второй солдат повис на болтающейся дверце.
— По шинам бьют, гады! Сволочи! — непонятно кому заорал он.
Внезапно мешковатый комбинезон бойца прошила строчка пулевых отверстий. Ломано дернувшись, он выпустил из рук спасительный металл и повалился куда-то вниз, на выцветший асфальт.
Лыков дал короткую ответную очередь и не отпускал спусковой крючок до щелчка, возвестившего, что рожок пуст. Машина набирала ход. Начстанции швырнул автомат в сторону и кинулся к раненому.
— Сынок… сынок…
УАЗ рванулся, повернул за угол и, выписывая лихие виражи, понесся сквозь лабиринт бесчисленных развалин, которые шофер по привычке продолжал называть «Москва».
Глава -7
ШАНС И ГОРДОСТЬ
Висишь на волоске, надеешься на случай,И выпадает шанс — единственный из ста.Ведь жизнь так коротка. И жить — гораздо лучше,Чем глупо умереть: погибнуть и не стать.Когда припрут к стене, любая роль уместна.Брезгливости конец, сомненьям вышел срок.Используй все, что есть: предательскую честность,Язвительную лесть и девственный порок.Впивайся в этот шанс — ногтями и зубами,Врасти в него, как в дерн врастет сорняк любой.Ведь если хочешь жить — тут не до колебаний.Но если гордость есть — погибни, как герой.
Азарт и возбуждение бурлили в крови: участие в дуэли и заваруха, последовавшая за ней, оборвались слишком внезапно! Однако войти в отряд и преследовать Лыковых Кирилл не смог — он должен был заступать на очередное дежурство по охране Красносельской. Как всегда в перегоне, напряжение отпустило. К этому парадоксу юноша привык: хотя темнота таила неизвестность, иногда — смертельную, Зорин принадлежал к поколению, которое родилось и выросло в полутьме мира оборванных проводов и рельсов, убегающих за плавный изгиб поворота. Туннели он любил именно такие, округлой формы, которые словно обнимали, мягко охватывали руками тюбингов, гладили щеки чуть влажным воздухом, шорохом ветра шептали о безопасности. И наоборот, сбойки с их острыми углами давили прямизной потолка, хотя и были выше, просторнее.
В отличие от трех бойцов впереди, которых маскировка вынуждала сидеть в полнейшей темноте, вторая линия защитников станции могла позволить себе сигнальные лампочки. В их неярком свете, который не отбрасывал резких теней, шестеро дозорных