Когда на следующее утро он открыл глаза, город давно уже был на ногах. Ему захотелось продолжить знакомство с новым для себя миром и насладиться свободой. Никаких иных желаний у него пока что не было.

Узкие, выложенные речной галькой переулки, извиваясь, как змеи, тянулись от реки наверх, к горе, где когда-то стоял королевский дворец, который вот уже несколько столетий давал прибежище университету.

А вот и рынок. На берегу Мондегу лежали лодки торговцев; многие прибывали сюда водным путем из своих деревень в глубине страны, чтобы продать товар. На вытянутой в длину площади ниже Арки ди Альмедина царила оживленная суета.

Утро в самом разгаре лета дышало изобилием. Плоды из всех садов природы. Тут же продавцы рыбы, распространявшие вонь и шум, расхваливали угрей и карпов, усачей и сардины, речную форель и белорыбицу и семгу из Фигуэйра-да-Фуш. Заключенная в большие плетеные корзины, возбужденно щебетала и кудахтала крылатая живность продавцов дикой и домашней птицы.

«Ну, студентик, ты изучаешь ботанику? Тогда купи себе роскошного перу».

Так здесь называли индюков, которых мореплаватели когда-то завезли из страны с таким же названием и которые здесь хорошо прижились.

Наибольшая толчея царила около торговцев фруктами и овощами, выставившими на продажу лимоны и апельсины, дыни и груши, яблоки и инжир. Крестьянки, с головы до ног в черном, носили плетеные корзины с овощами на голове.

Сделав шаг, Мануэл останавливался, наблюдал, разглядывал, вдыхал запах пряностей, щедро распространявших свой аромат. Пахло Востоком и целебными снадобьями.

В изумлении стоял Мануэл перед прилавками торговцев табаком. Табак в Португалии запрещалось выращивать под страхом смертной казни, поэтому здесь были в изобилии представлены все сорта курительного и нюхательного табака из Бразилии. Сухие листья продавались фунтами, причем черные, влажные вонючие сорта стоили вдвое дешевле, чем более приятно пахнущие золотисто-коричневые ферментированные листья. Нюхательный табак был измельчен в тончайший порошок и прибыл, как было написано на коробке, из королевской табачной конторы в Лиссабоне.

Около ступеней, ведущих к открытому порталу церкви, рыночная суета затихла. Запах ладана просачивался из холодной темноты наружу, улетучивался в полуденной жаре. Мануэл остановился в тени церкви, не решив, что ему делать дальше. Потом купил задешево две грозди винограда, пошел вниз к Рио-Мондегу, сел в одну из маленьких лодок, съел виноград и покачался в лодке с приятным чувством благополучного прибытия в город.

Рано утром Мануэл вынул хорошо припрятанное рекомендательное письмо, которое ему дал отец Бонифацио. С этим письмом он должен был пойти к профессору Себастьяно, старому учителю Бонифацио.

Университет находился в Альте, самой высокой и самой старой части Коимбры.

В связи с началом нового учебного года все дороги туда были густо запружены людьми. Справившись о профессоре на оживленной университетской площади, Мануэл сразу понял, что тот – университетская знаменитость. Себастьяно каждый день до полудня работал в библиотеке и не позволял беспокоить себя, поэтому Мануэл решил сесть на пол перед дверью его рабочей комнаты и подождать там.

Никогда прежде не бывал Мануэл в подобном здании, он не мог представить себе, что университет может располагаться в королевском дворце с широкими лестницами и длинными коридорами, с высокими колоннами, толстыми стенами и узкими, устремленными ввысь окнами.

«Не слишком ли я молод, – подумал он, – и глуп, чтобы учиться здесь?» Он решил больше не размышлять об этом, и только призадумался, о чем его может спросить священник, как тот внезапно оказался перед ним.

– Я подозреваю, что ты здесь впервые. И кто же послал тебя? Входи.

Мануэл испуганно вскочил, пошел за профессором и отдал ему письмо.

Себастьяно, подойдя к окну, стал читать, а Мануэл в это время оглядел комнату, до потолка забитую книгами. В середине – большой письменный стол, пара простых стульев, больше ничего. На одном из стульев – шахматная доска. Три фигуры в эндшпиле. Черный король на а7, белый с последней пешкой соответственно на а5 и а4. «Тут никому не удастся выиграть», – подумал Мануэл.

– И как дела у моего бывшего ученика? – Теолог повернулся к своему гостю. – Он, кажется, о тебе высокого мнения.

Мануэл рассказал все. Об уроках латыни и греческого, которые давал ему отец Бонифацио, о долгих дискуссиях, которые тот вел с его дедом. Подробно описал, с какими жертвенными усилиями восстанавливал священник среди виноградников полуразрушенную капеллу Святой Магдалины.

– Ах! Вероятно, он рассказывал тебе, что, будучи студентом, написал выдающийся трактат о Марии из Магдалы, на который обратил внимание сам Рим. Ну хорошо. А шахматы?

Мануэл глянул на него с изумлением.

– Мы играли почти ежедневно, – чистосердечно признался он и тут же пожалел о своем ответе. Но на лице профессора появилась улыбка.

– Он тебя и этому научил! Ну что же, пороки есть у всех, этот он позаимствовал от меня, а ты от него. Профессор Рибейро с математического факультета сказал бы: «Подобное стремится к подобному». Кстати, ты хочешь найти истину именно в арифметике?

Мануэл вспомнил слова деда: «Есть много способов познать мир и его тайны».

– А ведь ты изучал греческий и латынь, читал отцов церкви и беседовал с отцом Бонифацио о теологии.

Мануэл не совсем понимал, что он должен сказать в ответ, но старый профессор, казалось, и не ждавший от него никакого ответа, продолжал:

– Ты, похоже, умный ученик, задумайся о том, что только изучение древних текстов может привести к истине. Я буду рекомендовать тебя профессору Рибейро, может быть, он сможет что-нибудь сделать для тебя. Если тебе посчастливится, ты получишь место в его семинаре. Поскольку Рибейро популярен среди студентов, слишком многие хотят попасть к нему. И находят интересными его соображения. Берегись! Я давно уже не согласен со многими его утверждениями, и притом он очень часто переходит границы науки. Но он, бесспорно, большой математик. Посмотрим, что можно для тебя сделать. Подойди послезавтра в девять утра к воротам.

Пройдя мимо старого собора через Железные Ворота, Порта-Ферреа, Мануэл оказался на Патио-даш-Эшколаш, университетской площади, которая в это утро кишмя кишела студентами. После того как он доложил о своем прибытии привратнику, университетский служка отвел его в уже до отказа заполненную аудиторию. Кто не смог найти себе место на скамьях, садился на пол.

Когда профессор Рибейро вошел в помещение, нескончаемая, казалось, болтовня в мгновение ока прекратилась. Он положил на пульт стопку бумаг, огляделся, несколько раз прошел вверх-вниз вдоль первых рядов скамей, потом остановился. Воцарилась мертвая тишина.

– Кто хочет понять мир, должен углубиться в изучение математики, чей язык состоит из чисел и из линий, которые соединяются в круги, треугольники, пирамиды и кубы. Не зная этого языка, мы беспомощно бродим в