Вселенский труд был – оттащить всех свиней домой и засолить их. Но лениться никак нельзя, потому что в те времена долго бы вам пришлось выменивать хотя бы одну такую свинью на домашнюю. Лицо у моего отца было красным – от его собственной крови и от свиной. Но я все равно его узнал, такой я был не по годам развитый.
Я потешался над старой соседской ведьмой, когда та пришла, волоча огромную корзину свиного мяса на собственном горбу. Можно было подумать, будто и сама она, вместе с корзиной, вылезла из морской свиньи – настолько вся она вымокла в крови. Но она все же заработала себе некоторое уважение, поскольку едва не убила капитана лодки из Дун-Хына ударом лопаты.
С того дня у островитян не было недостатка в морской свинине целый год и один день. Не было бы и два года после, если б не родичи и знакомые повсюду за пределами Острова, с которыми они были связаны. Воспоминания о событиях того дня никогда не оставят меня, проживи я еще хоть двести лет. Каждый был тогда красным от крови, а не бледным или смуглым. И еще вот к чему я был в тот день близок – да и Майре вместе со мной: это погибнуть на пляже прежде любой морской свиньи или ее детеныша, если бы нас втянуло в ту потасовку, когда выскочили свиньи. На исходе того дня старуха-ведьма ужинала у нас.
* * *Когда я был совсем маленьким, я слышал историю про Корабль пшеницы. Вот еще один пример того, что приносит морская буря, совершая тем самым для нас благо, покуда другие люди страдают от пережитого зла без меры.
Того года, когда это судно разбилось у Белого пляжа, я не помню, потому что тогда меня еще не было, да никто и не ждал, что я появлюсь. Но мне известны все связанные с ним события, и то, скольких спасло оно от смерти в Дурные времена, и как оно плыло, и как потеряло всю команду, разбившись о берег, и никто не смог избавить их от гибели. Этот урок я получил от нашей соседки и от моей матери, поскольку они часто беседовали об этом меж собою.
У корабля не осталось ни клочка парусов, кроме единственного лоскута на передней мачте. И пришлось направить судно к Белому пляжу, но разбилось оно вдалеке от него, потому что было тяжко нагружено. Люди на борту связали веревкой доски, но у них не вышло добраться до суши. Говаривали, что никто не видал шторма страшнее, чем в тот день. Ветер дул с берега в море. В конце концов обломок корабля прибило где-то на пляже. Люди с берега тянули на веревке тех, что оставались в море, но, увы, оборвалась веревка, и тех ребят унесло штормом на юг. От подобного зрелища островитяне стали сами не свои.
Вскоре после этого корабль разбился, но, хотя он потерял всех своих людей, благодаря ему тысячи пережили самый худший год в Дурные времена. Островитяне добыли с того судна тысячи мешков пшеницы, которой им и их родне хватило в достатке – и хватило надолго. Если бы не этот корабль, на Острове бы никого не осталось в живых, а старая соседка только и говорила, что это Бог послал его беднякам.
Айлинь всего неделю жила на свете, когда разбился корабль. А теперь она живет в Новом Свете. В этой стране в таком возрасте уже три года платят пенсию, итого ей, значит, семьдесят три. Моя мать была на пляже в тот день, хотя всего шесть дней назад родила ребенка. Патрик, мой брат, как ни тяжко ему приходилось по возрасту, был там со всеми остальными, но вреда принес больше, чем пользы, потому что ему вечно не хватало ума за собой приглядывать. Много всякого тогда прибило, а много чего и утащило прочь, потому что ветер дул с берега.
Пшеницу стало вымывать с корабля почти сразу, как тот разбился. Кажется, по большей части в мешках, что плавали вокруг, были уголь или соль, потому что их чаще всего и вылавливали во время прилива. Еще очень долго пшеницу понемногу вымывало, что и дало островитянам возможность ее собирать, как говорили люди. Островитянам приходилось промывать пшеницу в пресной воде, чтобы очистить от соли, потом выкладывать сушиться на солнце, а оттуда – ближе к огню. Никто не знает, сколько той пшеницы разошлось по родным. Затем зерно вываривали, пока оно не размягчалось и не превращалось в густую кашу. Люди называли ее «размазня». Все прочее, что они только могли добыть, тоже было им в помощь, чтобы пережить ту беду.
Я часто слышал от старой ведьмы-соседки, как она говорила моей матери, что лучшая часть всей прожитой ею жизни – те дни, которые она провела, питаясь размазней. У нее был полный набор зубов и две челюсти, чтоб измельчать ту пшеницу. Люди говорили, что она пережевывает жвачку на манер коровы.
* * *Пока у меня были серые штаны и я бегал где только хотел, я каждый вечер ходил встречать лодки. В то время они ловили такую рыбу – сардину, и было в ней полно костей.
Эта самая сардина, она очень похожа на селедку. У рыбаков для нее не находилось доброго слова: рыбка мелкая – чтобы набрать фунт, нужно наловить ее очень много. И вот еще что: сардинки забивали и портили сети. Как-то вечером отец позвал меня в лодку, когда выбрасывали рыбу, и усадил позади себя на корме. Там я засмотрелся и увидел снасть и морду сардины на крючке. И что вы думаете – я бросил наживку в воду! Мой отец увидел это, но не обратил особого внимания, потому как подумал, что никакая большая рыба так близко от берега на приманку не клюнет.
Вскоре ее схватила какая-то рыба, а снасть запуталась у меня в ногах. Рыба рывком потащила меня в воду. Все, кто был на причале, завопили моему отцу, но когда он обернулся, то увидал, как его малыш плавает сам по себе! Он схватил багор, подцепил меня за серые штаны, как раз где зад, и втянул обратно, на корму лодки. Отец распутал снасть, и все его внимание привлекла рыба,