Только выйдя из лифта, Максин слышит, дальше по коридору и за дверью, Дейтону Лоррейн, переключенную в режим высокой драмы: она снова оскорбляет конторский телефон. Максин на цыпочках заходит примерно одновременно с воплем Дейтоны:
– Я эти йопаные бумашки подпишу и пошла, хочешь быть папулей, сам всей этой сранью занимайся, – и шварк трубку на рычаг.
– Утро, – чирикает Максин нисходящей терцией, может, лишь чуть-чуть заточив вторую ноту.
– Скорее последний вызов его жопы на посадку.
Бывают дни, когда кажется, будто у всех подонков в городе «За хвост и за шкирку» – в засаленных «Ролодексах». На автоответчике скопилось сколько-то телефонных сообщений – сопуны, телемаркетеры, даже несколько звонков в связи с ныне активными ярлыками. После некоторой сортировки воспроизведения Максин перезванивает встревоженному правдолюбу с фабрики быстрого питания в Джёрзи, который ведет тайные переговоры с бывшими сотрудниками «Кремовых Хрустиков» на предмет незаконного приобретения сверхсекретных параметров температуры и влажности для «контрольного ящика» поставщика пончиков, вместе с равно засекреченными фотографиями пончиковой шприц-машины, которые, однако, теперь, похоже, представляют собой «полароиды» автомобильных запчастей, сделанные много лет назад в Куинзе и отфотошопленные, притом – как попало.
– Я уже начинаю думать, в этой сделке что-то не то, – голос ее осведомителя немного дрожит, – может, даже незаконное.
– Возможно, Тревор, из-за того, что по Титулу 18 это преступное деяние?
– Это подстава ФБР с внедрежом! – вопит Тревор.
– С какой стати ФБР…
– Тю-у? «Кремовые Хрустики»? От лица их собратьев в правоохране всех уровней?
– Ладно. Я поговорю в ОП[1] округа Берген, может, они там что-то слыхали…
– Постойте, постойте, кто-то идет, вот – меня засекли, ох! может, я лучше… – Линия умирает. Так всегда.
С неохотой она ловит себя на том, что не сводит глаз с последнего из, она сбилась со счета, скольких инвентарных мошенничеств при участии розничного торговца Шела Й. (он же Шалый) Локоттса, известного по всем Трем Штатам своей ТВ-рекламой Дяди Шалого: он с высокой скоростью кружился на некоей вертушке, как пацаненок, что рвется к улету («Дядя Шалый! Закручивает цены!»), таща за собой чуланные органайзеры, кивичистки, штопоры с лазерным наведением, карманные дальномеры, сканирующие очереди к кассам и рассчитывающие, какая окажется короче, сигнализации, подключаемые к пультам ДУ, чтоб те никогда не терялись, если только не потеряешь и пульт к сигнализации. Ничего этого на магазинных полках еще не было, но как оно работает, можно всегда посмотреть в ночном эфире.
Уже не раз побывав у самых врат Дэнбёри, Шалый остается в хватке фатума за субзаконные предпочтения, тем самым ставя Максин на такие нравственные тропинки, от которых и ослик из Большого Каньона призадумается. Засада тут – с шармом Шалого, по крайней мере – с его наивностью человека, только что с вертушки, и Максин не вполне способна поверить, что наивность эта липовая. Обычному мошеннику распада семьи, общественного позора, легкого срока на нарах бывает довольно, чтобы взяться за поиски законного, если не честного найма. Но даже среди низкоставочных шнырантов, с которыми она обречена иметь дело, кривая обучаемости Шалого перманентно бездыханна.
Со вчерашнего дня управляющий отделением Дяди Шалого где-то на Лонг-Айленде, на какой-то остановке линии в Ронконкому, оставляет все более растерянные сообщения. Ситуация на складе, нестыковки в инвентарной ведомости, что-то немножко другое, ебаный Шалый, прошу вас. Когда же Максин будет дозволено оттянуться, стать Энжелой Лэнзбёри, возиться лишь с шикарными ярлыками, а не сидеть тут в ссылке среди бестолковых и уработавшихся…
При последнем недавнем своем полевом визите к Дяде Шалому Максин свернула за угол башни из картонных коробок и натурально врезалась не в кого-нибудь, а в самого Шалого – в футболке «Чокнутого Эдди» желтого цвета вырвиглаз он крался за некой аудиторской бригадой, средний возраст двенадцать лет: фирма их печально знаменита наймом злоупотребителей растворителя, видеоигровых торчков, субчиков с диагностированной ущербностью критического мышления и немедленным командированием их на опись инвентарного имущества должников.
– Шал, чего.
– Уй, я опять это сделал, как всегда грит Бритни.
– Ты глянь, – топоча взад-вперед по проходам, хватаясь за опечатанные коробки и поднимая их. Какое-то количество их, к чьему-нибудь, не Максин, удивлению, хоть и опечатаны, но внутри у них ничего. Оп-па. – Либо я у нас Чудо-Женщина, либо мы переживаем небольшую инвентарную инфляцию? …Не стоит громоздить эти чучела коробок слишком высоко, Шал, один взгляд на нижний слой, а он не проседает под такой тяжестью сверху? обычно это неплохая наводка, а, а эта детская аудиторская бригада, ты б им хотя бы дал выйти из здания перед тем, как подгонять к рампе грузовик и тот же комплект картонок везти на, блядь, следующий склад отделения, понимаешь, о чем я…
– Но, – глаза круглы, как леденцы на ярмарке, – у Чокнутого Эдди же получалось.
– Чокнутый Эдди сел, Шал. Тебе светит еще одно обвинение вдобавок к твоей коллекции.
– Ай, да какие проблемы, тут же Нью-Йорк, жюри обвинит и салями.
– Короче… прям сейчас-то нам что делать? Мне звонить спецназ вызывать?
Шалый улыбнулся и пожал плечами. Они стояли в тенях, пахших картоном и пластиком, и Максин, насвистывая сквозь зубы «Помоги мне, Ронда», боролась с позывом переехать его вильчатым погрузчиком.
Теперь она злобно смотрит на папку Шалого столько, сколько можно выдержать и не открыть ее. Духовное упражнение. Жужжит интерком.
– Тут какой-то Редж, что-то там у него не назначено?
Спасена. Она откладывает папку, которой, словно хорошему коану, все равно не удастся иметь смысл.
– Так, Редж. Втаскивай же сюда жопу. Давненько.
2
Фактически пару лет. Реджа Деспарда, судя по виду, этим антрактом изрядно помолотило. Он документалист, который в девяностых начинал видеопиратом, ходил на дневные сеансы с заемным камкордером записывать с экрана премьерные показы, с которых потом тиражировал кассеты и продавал на улице по доллару, два иногда, если считал, что дадут, зачастую навариваясь, не успевали у