Шарп снова покраснел — он и не знал, что генерал Уэлсли так лестно о нем отзывался. Однако Кромвель сдаваться не собирался.
— Значит, вы считаете, — снова начал капитан, — что французов можно победить?
— Мы воюем с ними, сэр, — отвечал Шарп, — а стоит ли затевать бой, если не надеешься на победу?
— Или если не хватает мозгов избежать войны, — холодно вставил лорд Уильям.
— Но если в каждой войне есть победитель, — продолжил капитан, — то непременно должен быть и побежденный. Послушайтесь моего совета, молодой человек, бегите из армии, пока не сгинете в какой-нибудь непродуманной авантюре, которую затеют политики. Впрочем, если французы вторгнутся в Британию, вам вместе с прочими красномундирниками и так придется несладко.
Вскоре дамы покинули мужчин, которые решили выпить по стаканчику портвейна, но атмосфера оставалась натянутой. Полман извинился и направился к выходу, сделав знак Шарпу, чтобы тот следовал за ним. Полман жил в правой кормовой рубке. На шелковом диване раскинулась Матильда, перед ней стоял пожилой мужчина, который весьма оживленно что-то говорил по-немецки. Как только Полман вошел, мужчина замолчал и поклонился. Полман бросил на него удивленный взгляд и жестом указал на дверь.
— Сегодня вечером вы мне не нужны, — сказал он по-английски.
— Хорошо, милорд. — Слуга, мельком взглянув на Шарпа, удалился из каюты. Затем Полман не допускающим возражений тоном предложил Матильде прогуляться по палубе. После ее ухода он налил два полных бокала бренди и подмигнул Шарпу. — Мое сердечко, — Полман драматическим жестом приложил руки к груди, — чуть не выпрыгнуло из груди, когда я вас увидел.
— Зачем вы сменили имя? — спросил Шарп.
Полман ухмыльнулся:
— Думаете, эти люди раскошелятся, имея дело с сержантом Полманом? Другое дело барон фон Дорнберг! Они выстраиваются в очередь, чтобы одолжить его светлости денег! Спотыкаются на жирных ножках, только бы всучить мне свои гинеи!
Шарп осмотрелся. Каюта была меблирована двумя диванами, буфетом, низким столиком, арфой и громадной кроватью из тикового дерева, с инкрустированными слоновой костью спинками.
— Должно быть, в Индии вы неплохо нажились, — сделал вывод Шарп.
— Хотите сказать, для простого сержанта? — Полман рассмеялся. — Не стану отрицать. Однако, дорогой Шарп, мои трофеи не столь велики, как хотелось бы, и несравнимы с тем, что я потерял при Ассайе. Впрочем, мне не на кого жаловаться. Будь я предусмотрительнее, обеспечил бы себя до конца жизни. — Полман взглянул на полу Шарпова сюртука — драгоценные камни выпирали еле заметными бугорками. — Я вижу, и вы покидаете Индию не с пустыми руками?
Шарп понимал, что ветхая ткань его сюртука давно уже перестала быть надежным хранилищем для бриллиантов, изумрудов и рубинов, но не собирался обсуждать этот вопрос с германцем. Поэтому он показал рукой на арфу:
— Вы играете?
— Mein Gott! Разумеется, нет! Играет Матильда. Весьма прескверно, но я уверяю ее, что она божественная арфистка.
— Вы женились?
— Шарп, неужели я похож на олуха? Ха! Матильда была шлюхой раджи, и я подобрал ее, когда женщина ему наскучила. Родом она из Баварии. Хочет ребенка, безмозглая баба. Впрочем, довольно и того, что она согревает мою постель на пути домой, а там будет видно — скорее всего, найду кого-нибудь посвежее. Так, значит, вы убили Додда?
— Не я, один мой приятель.
— Мерзавец заслуживал смерти! — Полмана передернуло. — А вы, вижу, путешествуете в одиночку?
— Да.
— В крысиной норе? — Полман еще раз бросил взгляд на сюртук Шарпа. — Храните свои сокровища до дома, а сами ютитесь на нижней палубе? Впрочем, меня волнует другое. Выдашь ли ты меня, о мой осторожный друг?
— Не собираюсь, — усмехнулся Шарп. Последний раз Шарп видел Полмана в крестьянской хижине под Ассайе. Тогда он мог захватить командующего неприятельской армией и получить за его шкуру награду, но Полман всегда нравился Шарпу, поэтому прапорщик рассудил иначе. — Но вам придется заплатить за мое молчание, — добавил он.
— Хотите, каждую пятницу буду присылать вам Матильду? — Полман вздохнул с облегчением.
— А как насчет ужинов в общей зале?
Скромная просьба Шарпа удивила германца.
— Вам так дорога компания капитана Кромвеля?
— Совсем не дорога.
Полман рассмеялся.
— Ах во-от оно что, леди Грейс, — протянул он. — Вижу-вижу, как вы хвост распушили! Нравятся тощенькие?
— Мне нравится она.
— А вот своему мужу, похоже, нет, — сказал Полман. — Я часто слышу, как они ругаются. — Германец ткнул пальцем в стенку, что разделяла две каюты. Для взыскательных пассажиров, привыкших к роскоши, переборки убрали, делая из двух помещений одно. — Эти двое не ладят, словно… как у вас говорят? Собака с кошкой?
— Кошка с собакой.
— Он лает, а она шипит. Что ж, желаю удачи. Все может статься. Выйдем на палубу к Матильде? — Полман достал из ящика сигары. — Капитан не разрешает курить на борту. Вместо этого пассажирам предлагается жевать табак. Видал я его чертовы запреты!
Полман зажег сигары и протянул одну Шарпу. Они вышли на шканцы и поднялись на корму. Матильда облокотилась на перила, глядя вниз на матросов, которые зажгли огонь на нактоузе — единственном месте на корабле, где было разрешено не гасить фонарь после наступления темноты. Леди Грейс стояла под громадным кормовым фонарем, который, боясь нападения французов, на кораблях конвоя никогда не зажигали.
— Ступайте к ней, — подначил Шарпа Полман, ткнув его локтем в бок.
— Мне нечего ей сказать.
— Посмотрим, такой ли вы храбрец, как говорят, — не успокаивался Полман. — Под Ассайе вы не трусили, а теперь от одного только вида красотки вас бросает в дрожь?
Высокая и тонкая фигура леди Грейс, закутанная в плащ, маячила в темноте. Служанка ее светлости облокотилась о перила с другой стороны палубы. Шарпу хотелось обратиться к леди Грейс, но слова не шли с губ. Поэтому он упрямо стоял рядом с Полманом и глазел на паруса и едва видимые во тьме очертания кораблей конвоя. С бака послышалось пиликанье скрипки — матросы танцевали хорнпайп.
— Вас действительно произвели в офицеры из солдат? — раздался холодный голос, и внезапно Шарп увидел рядом с собой леди Грейс.
Прапорщик неосознанно пригладил волосы. Язык прилип к гортани, и Шарпу удалось выдавить только жалкое бормотание:
— Да, мэм… миледи.
Она была примерно одного с ним роста. Огромные глаза сияли во тьме — в обеденной зале он успел разглядеть их цвет. Зеленые.
— Должно быть, вам пришлось нелегко, — снова промолвила женщина сухо, словно затеяла разговор против воли.
— Да, мэм, — снова повторил Шарп, чувствуя себя болваном. Он был так напряжен, что в левой ноге задергалась мышца. Рот пересох, кислота подкатила к горлу, словно перед боем. — До того как это случилось, мэм, — выпалил Шарп, чтобы сказать хоть что-нибудь, — я ничего не желал так сильно, а после… после я обнаружил, что игра не стоила свеч.
На прекрасном лице не отразилось никаких чувств. Не замечая Полмана и Матильду, ее светлость уставилась в палубу, затем