Официальные обязанности других грумов личных покоев были связаны с телом короля. Они его одевали и раздевали, мыли, пробовали еду на наличие ядов, прислуживали ему за столом, приносили ему напитки в постель и охраняли сон своего хозяина — спали на матрасах прямо на полу личных покоев. Они были своего рода личными телохранителями, бдительными и неусыпными. Грумы исполняли и более черную работу — мыли, убирали, поддерживали огонь в каминах, посыпали полы свежим камышом, следили за состоянием кроватей. В то же время они должны были уметь играть в карты, петь, играть на музыкальных инструментах, поддерживать живую беседу и всячески развлекать короля. Короче говоря, как указывал один историк: «Из всех приближенных короля они более всего напоминали его друзей»[69].
Шесть грумов и хранитель королевского стула были единственными, кому было дозволено касаться своего царственного хозяина. Поскольку при коронации король был помазан и тем самым освящен, считалось, что королевская власть и харизма может — в буквальном смысле слова — перейти на его личных слуг. И это поднимало их на недосягаемую высоту и позволяло пользоваться высочайшим уважением при дворе.
Среди новых распоряжений выделяется поразительно детальный список инструкций, которые личные слуги короля должны исполнять, чтобы обеспечить монарху спокойный ночной сон. Обычная задача ежевечерней подготовки королевской постели превращалась в настоящий ритуал на несколько часов.
Стремление Генриха VII к уединению наложило реальный отпечаток на распорядок жизни, функции и персонал двора, а престиж службы в личных покоях за время правления Тюдоров поднялся до заоблачных высот. Но как бы Генриху ни нравилось проводить время в уединении, он понимал, что ему нужно поддерживать впечатляющий фасад двора и всего королевства. Династия Тюдоров должна была выглядеть непоколебимой, даже если в действительности положение ее было опасным и хрупким.
В сентябре 1497 года после нескольких неудачных попыток вторжения Уорбек все же высадился на побережье Корнуолла. В Бодмин-Муре он провозгласил себя «Ричардом IV» и с шеститысячной армией двинулся на Эксетер. Взяв город, он двинулся дальше на Тонтен. Генрих послал армию сразиться с корнуольцами. Когда Уорбек узнал, что разведчики короля уже в Гластонбери, он впал в панику и бросил собственную армию. Позже его схватили в аббатстве Болье в Хэмпшире. Хотя Генрих проявил милосердие и, когда Уорбек публично признал себя самозванцем, он даже был принят при дворе, но все равно он оставался для короля неприятным напоминанием о нестабильности своего положения. Когда король-параноик узнал о том, что претендент общался с Эдвардом Плантагенетом во время заключения в Тауэре, он обвинил Уорбека в предательстве и повесил его.
По-видимому, заговор Перкина Уорбека заставил Генриха озаботиться публичной демонстрацией своих царственных качеств. Официальные придворные церемонии и регулярное исцеление золотушных подданных должны были укрепить его величие. А тем временем на зданиях, каретах и ливреях королевских слуг стали появляться династические гербы, утверждающие законность наследования престола.
В октябре 1497-го приехали два итальянских посла в Вудсток в Оксфордшире, где в то время жил король Генрих со свитой. Одним из послов был Лудовико Сфорца, герцог Миланский, а другим — посланник по особым поручениям из Венеции. Увиденное произвело на них глубокое впечатление. Английский король принял их «в небольшом зале, украшенном очень красивыми гобеленами. Король сидел в высоком позолоченном кресле, накрытом золотой парчой». На Генрихе была «богатая мантия фиолетового цвета, расшитая золотой нитью. Воротник украшали драгоценные камни. На шляпе короля красовался крупный бриллиант и прекраснейшая жемчужина».
После личной аудиенции у короля послы сочли английского монарха «милостивым, серьезным и очень достойным человеком». Их представили королеве, «одетой в золотую парчу». Рядом с королевой сидели мать короля и шестилетний сын Генрих. Елизавете уже исполнилось тридцать три года, но она, по мнению итальянцев, все еще оставалась «очень красивой женщиной».
Но даже самая яркая демонстрация величия не могла скрыть напряжения, которое Генрих испытывал в последние годы. Послы заметили его худобу, выступающие скулы и седеющие волосы на висках. Чем ближе они узнавали короля и его двор, тем сильнее становилось ощущение, что все не так, как кажется. Миланский посланник Раймондо да Сончино писал, что хотя Генрих был «мудрейшим из мудрых», но «подозревал всех окружающих». Сончино добавлял: «У него нет никого, кому он может доверять, кроме солдат, которым он платит»[70].
Все более одинокий и отдаляющийся ото всех король часто уединялся в своих личных покоях. Здесь вместо того, чтобы как-то отвлечься от государственных забот, он долгими часами «собственноручно записывал свои расходы». Он стал буквально одержим деньгами — эта одержимость, по иронии судьбы, подталкивала к неверности его собственных людей, а не помогала бороться с заговорами и бунтами, которые возникали практически постоянно. Испанский посланник Педро де Айала едко замечал, что хотя английскому королю нравилось считать себя «великим человеком», никто его таковым не считал, потому что «слишком уж велика» была его любовь к деньгам[71].
Королева с печалью замечала, что члены ее собственной семьи постоянно устраивают заговоры против ее мужа. Дав ему второго наследника, она убедительно подтвердила свою преданность. Но вполне возможно, что более двух лет она не могла забеременеть из-за волнений, связанных с появлением первого претендента на престол, Ламберта Симнела. То же действие на нее оказало и вторжение Уорбека. Теперь же, когда претендент был устранен окончательно, Елизавета снова забеременела. Дата зачатия нам неизвестна, но в мае 1498 года она была уже беременна. В счетах ее мужа сохранились записи о выплатах ее врачу, мастеру Льюису и хирургу Роберту Тейлору. Все это говорит о том, что последняя беременность королевы вызывала определенные опасения.
Ребенок родился в феврале 1499 года. К этому времени королева, которой было уже тридцать три года, считалась довольно старой для деторождения. Более того, хотя ребенок — еще один сын, Эдмунд — казался здоровым, испанский посол сообщал, что во время родов возникли «серьезные страхи за ее жизнь». Возможно, что трудные роды создали проблемы и для ребенка — 19 июня Эдмунд в возрасте всего пятнадцати месяцев умер. Его похоронили в Вестминстерском аббатстве, рядом с сестрой, Элизабет.
Смерть Эдмунда стала тяжелым ударом для королевы. Утешение она находила, проводя все больше времени в Элтеме, где росли ее дети — Генрих, Маргарет и Мэри. Особое внимание Елизавета уделяла образованию любимого сына. С помощью свекрови она выбрала наставников и компаньонов, которые могли благотворно повлиять на характер и воспитание Генриха. Среди них был ее виночерпий Генри Гилдфорд, сын фрейлины королевы, Джоан, и верного советника короля, сэра Ричарда Гилдфорда.