С бабушкой Бибизода я иногда встречался во дворе, — она, как взрослому, протягивала мне руку, желала долгой жизни и счастливой судьбы.
4
Отец Зияды, Елмура́т Ахме́дов, погиб на войне. Мама ее, врач Нина Сергеевна, пошла на фронт вместе с мужем, но в 1943 году вернулась, потому что ждала ребенка. Когда Зияде было три года, Нина Сергеевна, выехавшая к больному на дальнее пастбище, погибла в автомобильной катастрофе.
Бабушка Бибизода очень любила и всегда хвалила свою внучку:
— Наша Зияда пошла в родителей. Оба трудолюбивые были, и она такая же.
И правда, Зияда, казалось, не знала отдыха: вернувшись из школы, носила воду, бежала в магазин, убирала комнаты, словом, взяла на себя все хлопоты по домашнему хозяйству и вела его отлично.
Возвращаясь поздно из школы, я обычно издали видел ее светившееся окошко — Зияда очень много читала.
Иногда Зияда забегала к нам, здоровалась со мной кивком головы, просила у мамы газету или журнал и, поговорив с ней, уходила.
Как-то жарким майским вечером, когда я готовил уроки, вошла Зияда и присела на стул.
— Камал, я не помешала? Мне нужна твоя помощь.
— Пожалуйста, — ответил я торопливо.
— Никак не могу понять задачку по алгебре, — сказала она.
Я взял у нее из рук тетрадку, принялся решать задачу на отдельном листке, но сразу же запутался. Задача оказалась в самом деле очень трудной, меня даже в жар бросило от смущения.
— Пойдем к нам, у нас прохладно, — сказала Зияда, глядя с сочувствием на мое красное лицо.
На столе в ее комнате были разбросаны в беспорядке листки бумаги. Я увидел уже знакомые цифры — это меня немного успокоило: видно, и Зияда порядком поломала голову…
Вместе мы задачу все-таки решили. Зияда обрадовалась, я — не меньше.
С того дня я стал заходить в ее комнату. И бабушка, и Зияда встречали меня приветливо. И хоть мы учились в разных школах — она в русской, а я в каракалпакской, — невольно получилось так, что мы стали помогать друг другу.
Но я никак не мог избавиться от мучительной застенчивости. На то было много причин, однако главная — постоянный стыд за отца. Я чувствовал себя виноватым перед Зиядой, порой не мог даже взглянуть ей в глаза. Я смотрел на портрет ее отца, будто по мужественному лицу этого погибшего человека можно было определить, как бы он отнесся к тому, что я вхож в его дом.
Однажды Зияда спросила:
— Почему ты так смотришь на папу, Камал?
Я растерялся, не сразу смог ответить.
— Мечтаю стать похожим на него, — выговорил я наконец, слегка оправившись от смущения.
Зияда вытащила из желтого сундука альбом, положила на стол.
— Если так, можешь познакомиться с ним поближе.
Я раскрыл альбом. Детство Ахмедова. Вот он сидит в длинном халатике среди таких же, как сам, ребятишек в бархатных тюбетейках. Почему мне так знакомо лицо одного из этих ребятишек? Где я мог видеть много лет спустя эти самые черты?
Стоя позади моего стула, Зияда поясняла:
— Это папа еще в Туртку́ле фотографировался, с ребятами из школы.
Я перевернул страницу. Вот ему повязывают пионерский галстук, а вот он на сцене клуба, возле стола президиума, — ему вручают комсомольский билет. И снова я увидел знакомые теперь уже черты… Бегджан! Он бывает в этом доме! Он — старый друг семьи!
Сердце мое сжалось. Я решил пореже заходить к Зияде. А вдруг он увидит меня в ее комнате или встретит нас вместе на улице, вдруг закричит ей: „Что ты нашла общего с этим предательским отродьем?“
Между тем у нас с мамой произошло одно счастливое событие. Руководство почтамта добилось разрешения выдать нам ссуду на постройку дома. Оставалось теперь только выбрать место. Услышав про это, бабушка Бибизода возмутилась:
— И у вас хватило бы совести отсюда уехать? Берите половину нашей земли, для чего нам так много! Стройте свой дом рядом.
И она сама отнесла заявление об этом в горсовет.
Теперь после занятий я месил глину и сам формовал кирпичи. Мама, помогая мне, говорила:
— Молодец, сынок! Но не забывай, что главное для тебя — хорошо закончить школу. Не переутомляйся, не забрасывай книги. Пусть немного больше потратим времени — дом все равно достроим.
Чтобы выехать побыстрее из дома Зияды, я соорудил во дворе навес из камыша. Я заметил, что Зияду удивила такая поспешность.
Август называют у нас месяцем студентов. Нукус заполняет приезжая молодежь. Все по конкурсу поступают в институты. Конкурс немалый — самое меньшее 3–4 претендента на одно место.
Готовлюсь к экзаменам и я. Встаю затемно, сажусь за книги. Потом чищу столько сапог, ботинок и туфель за день, что просто рябит в глазах. А вернувшись домой, несмотря ни на что, начинаю месить глину.
Как-то вечером я торопливо месил ногами глину и вдруг услышал:
— Привет, Камал!
Смотрю — за дувалом стоит мой односельчанин Февраль и улыбается. Я было испугался в первую секунду, но, увидев его знакомую широкую улыбку, как был, прямо в глине, кинулся обнимать его.
Оказывается, Февраль поступил в институт. Но в этом году все комнаты общежития заняли девушки, и сейчас Февраль с двумя товарищами бродили по улицам в поисках жилья. Я побежал к бабушке Бибизода и попросил разрешения приютить Февраля в комнате, где мы жили все это время. Старушка встретила студентов очень приветливо. Комната им понравилась, и в тот же день они приволокли к нам свои скромные чемоданчики.
Все трое оказались энергичными ребятами — сразу стали помогать мне.
Я рискнул — сам заложил фундамент будущего дома и начал возводить стены.
— Солнышко мое, да будут вечно сильны твои руки! — воскликнула мама, когда вернулась с работы.
Ведь вчетвером мы сделали столько, сколько я один и за неделю не сумел бы.
Правда, на следующее утро я увидел, что Февраль и Зияда разговаривают у ворот и смеются. Ой, как мне стало больно! Оказывается, мне вовсе не хотелось, чтобы Зияда дружелюбно разговаривала с другими.
5
С утра я каждый день в своей будке. Снова — щетки, сапоги, ботинки, туфельки.
Я внимательно смотрю на ноги прохожих и дробным перестуком щеток приглашаю тех, кто не слишком-то следит за своей обувью. Ведь если обувь запускать, кожа раньше трескается, стареет. Да и чистить такую обувь труднее. Клиент сердится, а не всегда понимает, что сам виноват.
Бывают среди клиентов и такие, которые, видно, поев плова, вытирают сальные пальцы о свои сапоги либо ичиги. Начнешь чистить, жирные места сразу проступают темными пятнами. А иной подходит, не счистив грязь и глину.
Не станешь же каждого укорять! Но на душе становится нехорошо, особенно если такой человек смотрит на тебя свысока да еще капризничает.
Как-то пара щегольских ботинок свернула с тротуара в мою сторону, и один из них, желтый,