7 октября 1993 года с Джозефом встречался д-р Кеннет Макнайл, главный клинический психолог Лечебно-диагностического центра. Он прибыл по поручению комиссии по вопросам условно-досрочного освобождения штата Нью-Джерси. Комиссия хотела получить «(1) оценку вероятности агрессивных проявлений, (2) общий психологический портрет, (3) отчет о наличии/отсутствии ряда психологических проблем и (4) рекомендации по программе профилактики и лечения».
Картина, которая представала перед глазами по данным обследования Макнайла, разительно отличалась от того, что содержалось не только в трех предыдущих отчетах, но и в самых первых, которые предоставили Гэйлин, Эффрон и Ревич. Согласно Макнайлу, Макгоуэн отрицал «наличие у него каких-либо сексуальных фантазий или поступков по отношению к детям и до, и после совершения им преступления».
В отчете Макнайла указывалось:
«Хотя мистер Макгоуэн отрицал также наличие у него каких-либо симптомов диссоциативного характера, при обсуждении совершенного преступления были замечены моменты, когда он выпадал из разговора и отводил взгляд в сторону, что может свидетельствовать о диссоциативном процессе. Ему было, очевидно, трудно сосредоточиваться на определенных воспоминаниях о своем преступлении».
Далее следовал вывод:
«Мистер Макгоуэн не достиг никакого или почти никакого прогресса в осознании степени сексуальной извращенности и насилия, которые очевидны в его преступлении. К сожалению, он, по всей видимости, по-прежнему справляется с этими негативными аспектами своей личности путем подавления и отрицания точно также, как и в период совершения преступления».
Так же, как и в трех предыдущих, в отчете Макнайла «не обнаружено признаков, указывающих на непосредственную угрозу насильственных действий мистера Макгоуэна в будущем». Тем не менее автор перестраховался и добавил: «В неформализованной обстановке его способности справляться с приступами ярости, неприятием окружающих и чувством сексуальной неполноценности остаются под вопросом».
Для меня совокупность этих отчетов стала наглядным свидетельством нечеткости нашего понимания мышления и мотивов человека, не говоря уже об их связи с физической деятельностью головного мозга. Иногда получается прямо увязать психический симптом с физическим недостатком деятельности головного мозга или нервной системы, но в большинстве случаев это невозможно. Более того, иногда мы говорим, что некое жестокое, асоциальное или преступное действие явилось следствием психического или эмоционального нездоровья. В других эпизодах мы утверждаем, что преступник не страдает психическим заболеванием как таковым, у него просто определенное «расстройство характера», и поэтому он в большей степени ответственен за содеянное. Но чем психическое заболевание отличается от расстройства характера? Психиатр ответит на этот вопрос, процитировав DSM1, но действительно ли это поможет определить, где проходит грань между ними в конкретном случае?
Мы с моими коллегами по поведенческой криминалистике исходим в своей работе из того, что любой человек, совершающий насильственное преступление против личности, является психически нездоровым. Это фактически так, поскольку «нормальные» люди таких преступлений не совершают. Но наличие у преступника психиатрического диагноза как такового не означает, что он невменяем. Это юридическое, а не медицинское понятие, имеющее прямое отношение к установлению виновности.
Дать определение невменяемости пытаются вот уже много лет, но, так или иначе, все эти попытки вращаются вокруг известного «правила Макнотена», сформулированного британской судебной системой после покушения на убийство премьера Роберта Пила, которое в 1843 году совершил некий Дэниел Макнотен. Стрелявший в упор убил не Пила, выходившего из своего лондонского дома, а его личного секретаря Эдварда Драммонда. Суд присяжных признал страдавшего манией преследования Макнотена невиновным по причине его невменяемости. С тех пор эта позиция претерпела множество вариаций и интерпретаций, но в основе своей юридическим критерием вменяемости подсудимого для британских и американских судов является его способность отличать хорошее от плохого. Если он неспособен на это, находясь под влиянием бреда или навязчивой идеи, то его признают невменяемым.
Возможно, ближе всех других под определение подлинно невменяемого маньяка подходил уже покойный Ричард Трентон Чейз. Он был убежден, что должен пить женскую кровь, чтобы не умереть. Находясь в психиатрической клинике для душевнобольных преступников, ловил зайцев, спускал им кровь и впрыскивал себе в руку. Если ему удавалось поймать птичку, Чейз откусывал ей голову и выпивал кровь. Это был не садист, получающий удовольствие от причинения боли или смерти более слабым. Это был самый настоящий психический больной, а не обычный преступник-социопат. В возрасте тридцати лет он покончил с собой в тюремной камере, приняв смертельную дозу прибереженных для этой цели антидепрессантов.
Тем не менее убийцы, подобные Ричарду Трентону Чейзу, встречаются нечасто. Эта неопределенность в отношении невменяемости и психического нездоровья была одной из причин, по которым мы решили проводить беседы с заключенными-убийцами. И это были не только беседы. Мы понимали, что действительную пользу они принесут, если мы неким образом систематизируем результаты: разработаем общеприменимые критерии, выходящие за рамки отдельных случаев. В 1980 году мы совместно с нашим экспертом по сексуальным преступлениям и межличностному насилию Роем Хэйзелвудом написали статью о садистских убийствах для журнала FBI Law Enforcement Bulletin. Там мы впервые использовали не заимствованный у психологов профессиональный язык, а ряд терминов, которые, как мы посчитали, будут более полезными для следователей. Так, для описания поведенческих особенностей, заметных на месте преступления, мы ввели такие понятия, как «подготовленное», «неподготовленное» и «смешанное».
Рой связал меня с д-ром Энн Берджесс, с которой он занимался научной работой ранее. Энн была очень уважаемым ученым и занимала должности профессора психиатрической помощи медицинского факультета Пенсильванского университета и заместителя директора Бостонского городского департамента здравоохранения. Наряду с Роем она была в числе лучших экспертов страны по изнасилованиям и их психологическим последствиям. Примечательно, что незадолго до нашего знакомства д-р Берджесс завершила исследовательский проект в области прогнозирования инфарктов у мужчин и полагала, что обнаружатся интересные аналогии между «инженерным анализом» для этой темы и для того, что собирались делать мы.
Со временем Энн удалось получить щедрый грант от Национального института юстиции, который позволил нам провести углубленные исследования и опубликовать их результаты. Администратором гранта и нашим координатором по работе с НИЮ был Боб Ресслер. На основе полученных нами материалов мы подготовили 57-странич- ный документ для заполнения по итогам каждого собеседования с преступником, который назвали «Оценочный протокол». В числе многих других в нем были разделы, посвященные способу совершения преступления, описанию его места, викгимологии, поведению преступника до и после и подробностям его установления и задержания. Поскольку мы уже убедились в том, что звукозапись или заметки во время беседы с убийцей не идут на пользу делу, то заполняли этот документ по памяти сразу по окончании каждой встречи.
Формальным результатом нашего исследования, законченного в 1983 году, были детальные психологические портреты 36 преступников и 118 их жертв, главным образом женщин. К этому