Крадучись, с замирающим сердцем, подобралась королева к колыбельке, чтобы спасти свою малютку. Но едва она протянула к ней руки, как с воплем рухнула на мраморный пол.

– Кто эта любезная толстуха, что хотела меня вызволить и вдруг словно испарилась? – пропел из колыбельки чудесный голос.

С быстротой и легкостью, каких от нее никто не ожидал, обернулась старая волшебница к феям. Маленькие свиные глазки ее горели, огромный нос был угрожающе задран кверху, беззубый рот искажался то одной гримасой, то другой, горб словно стал еще больше, руки, узловатые и костлявые, будто маленькие засохшие деревья, казалось, вот-вот вцепятся в кого-нибудь. Что-то театральное чувствовалось в поведении старухи: она вдруг стала чрезвычайно серьезной, а когда заговорила, голос зазвучал пленительно и юно, и смех зазвенел серебряным колокольчиком:

– Бестолковые! Сладкоежки малолетние! Взгляните, что вы натворили!

И, грубо схватив принцессу Брунильду, подняла ее над головой. Но это был не младенец с нежным личиком, а какой-то бесформенный предмет, устрашающий комок плоти и волос, карлик, чудовище. Такой метаморфозой принцесса была обязана чудесным дарам, голова ее, отягощенная великим разумом, непомерно разрослась, гармоничные прежде черты исказились, и она стала похожа на ужасную жабу, шея великолепной певицы отличалась мощностью, как у турецкого борца, руки и ноги, белые и мускулистые, напоминали руки и ноги мраморного дискобола.

Сердитая старуха бранила юных фей:

– Что за дары вы поднесли принцессе! Превратили ее в поющую жабу, с ней теперь только по ярмаркам ходить! Это шар, медуза, гарпия, вселяющая ужас! Тщеславные карамельки! Посмотрите на свое творение, на это несчастное дитя, это воплощенное страдание! Со дня гибели Цирцеи и ее племянницы Медеи никто не видал ничего столь ужасного и неповоротливого, как это создание! Да я вас всех так перетасую, чаши и дубинки, что у вас искры из глаз посыплются! Предам вас неслыханным карточным пыткам! Это заявляю вам я, Валет Мечей! Тысячи раз твердила я вам, не уставала повторять, что, не просчитав скрупулезно всех последствий, нельзя приниматься ни за какую работу. Карты следует раскидывать, только должным образом подготовив стол. Но напрасно говорила я вам об уродстве, безобразии, убиении красоты и нарушении порядка. Напрасно призывала вас к терпению и трудолюбию. Напрасно напоминала, что магия и законы природы должны сочетаться и сплетаться, скручиваться и завязываться в узлы с сугубой осторожностью – только тогда можно выткать наш великолепный ковер. Все было тщетно: вы меня не слушали.

Чем помочь тебе, несчастная малютка? Того, что сделано, уже не переделать: тигр не ходит задом, как рак. Чудеса необратимы. Как же нам быть? Ты страдаешь и будешь страдать, жертва колдовства! Несообразно и несоразмерно тело твое. Дары, не в добрый час принесенные, терзают твою нежную плоть и твой неокрепший дух. Много времени должно пройти, прежде чем созреешь ты для новых превращений. Что делать? Колдовство и магия уже вошли в твою плоть и кровь…

Нежный голосок Брунильды прервал ее:

– Любезная госпожа, не разъяснить причины моих страданий прошу, а избавить меня от них. Если, как вы утверждаете, магические силы, долженствовавшие принести мне добро, принесли мне только зло, так возвратите меня в тот темный сон, от которого эти силы меня пробудили. Умоляю, прервите мою жизнь!

Голос старой волшебницы потеплел:

– Брунильда, детка, принцесса моя, просьбу твою я слышу, но наберись терпения: скоро твоим мукам настанет конец. О, мудрый король, о королева! Муки Брунильды кончатся, только если она уснет. Так что предлагаю погрузить ее в глубокий сон, предлагаю сделать из нее чучело, засушить, как цветок. Таксидермия – вот единственное спасение от мук, единственный способ противостоять магии.

Зарыдали тут король и королева, и все церковнослужители, и все прихожане, зарыдали простолюдины и знать.

И, заливаясь слезами, король вскричал:

– Засушите ее, о добрая госпожа, засушите ее!

Старушка прикрыла глаза и возвестила:

– Быть принцессе засушенной! Клянусь от имени своих предков – магов, приходящих вместе с дождем, что, если кто-то полюбит Брунильду, разрушатся чары и вернется она к жизни. И будет такой, какой должна была бы стать в пятнадцать лет, и будет прекрасной и нежной, как спелое яблоко.

И повелела Валет Мечей обезьяне, которую носила на голове, словно шляпу:

– Альманзор, бери принцессу и следуй за мной!

Обезьяна прыгнула с головы старушки прямо в колыбельку.

– Боги! Меня хватает антропоид!

Старушка решительно шагала по собору, сверкая злыми глазенками, за ней вприпрыжку бежал Альманзор с перекинутой через плечо принцессой, за ним – король и королева. Юные феи, прижимаясь друг к другу и жалобно всхлипывая, замыкали процессию.

Таксидермия производилась в восьмиугольном зале дворца, в котором стены были увешаны небесно-голубыми коврами и стоял массивный стол красного дерева. Валет Мечей проявила себя искуснейшим мастером. Она сновала туда-сюда, кричала, требовала, давала указания и распоряжения…

В восьмиугольный зал по ее приказу доставили несчетное количество иголок всех видов, крепкие цветные нитки, плошки, реторты, множество разных эссенций и большой котел. Засучив рукава до локтей, напевая старинные колыбельные, трудилась старая волшебница.

И вот засушена принцесса – спит, и сон ее глубок и темен. А старушка обращается к печально склонившим головы королю, королеве, архиепископу и некоторым знатным особам:

– Завершив работу хирурга и искуснейшего портного, еще раз напоминаю вам, что Брунильда, хотя и кажется всего лишь чучелом, на самом деле жива. Она спит, и если какой-нибудь мужчина не старше тридцати и не моложе пятнадцати лет воспылает к ней искренней и чистой любовью, Брунильда вернется к жизни и будет такой, какой должна была бы стать в пятнадцать лет – прекрасной и нежной, как спелое яблоко. А если ничья любовь не пронзит ее, как пронзали ее мои иглы, то быть ей и дальше тем, чем она является сейчас – шедевром таксидермического искусства.

Благодарная королева целовала волшебнице руки. Валет Мечей сухо простилась и умчалась, обернувшись утренним ветерком. Тот же ветерок унес и удрученных юных фей – волшебница обратила их в легкие и послушные игральные карты.

– Помните, детки, – донеслось прощальное предупреждение, – что я могу пребывать в любое время в любом месте, не замеченная вами, – и смех, мелодичный, как журчание ручейка, стих вдали.

Дон Грумедан и донья Дариолета, правители Страны Зайцев, повелели незамедлительно возвести пьедестал для Брунильды, спящей принцессы. Скромный монумент был изготовлен из желтого алебастра с красными прожилками, бегущими по нему, как языки пламени. Установили пьедестал с Брунильдой в главной зале дворца, чтобы всякий мог взглянуть на принцессу, чтобы как можно скорее произошло