Даже находясь в полном замешательстве, Майкл отреагировал непроизвольно. Едва он с максимальной быстротой развернул «сопвич», как машина акулообразной формы в красных и черных квадратах, с оскалившимся черепом на опознавательном знаке в виде мальтийского креста, пронеслась перед носом самолета. Опоздай он на сотую долю секунды, и пулеметы «шпандау» безжалостно расстреляли бы его. Немцы появились сверху, понял Майкл; даже если в это трудно поверить, они находились выше «сопвичей» и вылетели из скопления облаков.
Один из них, крававо-красного цвета, уселся на хвост Эндрю, и его пулеметы уже кромсали и рвали задний край нижнего крыла, неумолимо поворачиваясь туда, где в открытой кабине, сжавшись, сидел Эндрю, лицо которого казалось белым пятнышком под шотландской шапочкой и зеленым шарфом. Инстинктивно Майкл полетел прямо на немца, и тот, чтобы не столкнуться, увернулся.
— Нги-дла! — Это был боевой клич зулусов[20], который Майкл издал, подлетев на достаточное для ведения огня на поражение расстояние к хвосту красной машины, но, не веря своим глазам, увидел, как она, прибавив скорость, ушла прежде, чем он мог пустить в ход свой «викерс». «Сопвич» сильно тряхнуло, и нивелировочный трос у Майкла над головой лопнул со звуком, похожим на звон тетивы лука, когда еще одна из этих страшных машин атаковала самолет сзади.
Майкл оторвался, но Эндрю был под ним и пытался уйти повыше от другой немецкой машины, быстро его догонявшей и почти достигшей дистанции для ведения огня на поражение. Майкл пошел на немца в лобовую атаку, тот отвернул в сторону, и красно-черные крылья лишь мелькнули над головой, но в тот же момент этого немца сменил другой, и на сей раз Майкл уже не мог уйти от него: яркий самолет был слишком быстрым, слишком мощным, и Майкл понял, что ему больше не жить.
Внезапно шквал огня из пулеметов «шпандау» прекратился, а Эндрю пронесся рядом с концом крыла самолета Майкла, отогнав от него немца. В отчаянии Майкл последовал за Эндрю, и они образовали защитный круг: каждый прикрывал нижнюю и хвостовую части фюзеляжа другого, а туча германских самолетов, как карусель, закружилась вокруг; однако кровавые замыслы противника были сорваны.
Лишь частью сознания Майкл зафиксировал то, что оба новичка погибли. В первые секунды нападения. Один спикировал вертикально вниз на максимальной скорости, и изувеченные крылья «сопвича» коробились от перегрузки и наконец совсем отвалились, а другой в это время горел, словно факел, и падал, оставляя в небе размазанное густое облако черного дыма.
Немцы ушли — нетронутые и неуязвимые, так же сверхъестественно, как и появились; они скрылись в направлении своих позиций, позволив двум потрепанным, прошитым пулями «сопвичам» доковылять домой.
Эндрю приземлился раньше Майкла, и они поставили машины крылом к крылу на краю фруктового сада. Оба выкарабкались из кабин на землю и медленно обошли вокруг своих самолетов, выясняя нанесенные им повреждения. Затем наконец остановились друг перед другом с окаменевшими лицами.
Эндрю залез рукой к себе в карман и вытянул оттуда серебряную флягу. Открутил пробку и, вытерев горлышко концом зеленого шарфа, передал флягу Майклу.
— Вот, дружище, — произнес он осторожно, — глотни-ка. Я думаю, ты заработал это, действительно заработал.
Так в тот день, когда превосходство союзников[21] в небе над Францией было ликвидировано «альбатросами Д», новыми германскими истребителями с акульими носами, Майкл и Эндрю стали товарищами по отчаянной необходимости.
Сначала летчики довольствовались собственной защитой, затем вдвоем испытывали возможности этого смертельного врага, вместе сосредоточенно изучали по ночам разведывательные донесения, которые приходили к ним с опозданием. Они узнали, что у «альбатроса» 160-сильный мотор «мерседес» — в два раза мощнее, чем «ле рон», что там установлен спаренный пулемет системы «шпандау» калибра 7, 92 мм, снабженный синхронизатором, позволяющим вести огонь через плоскость вращения пропеллера, тогда как у «сопвича» был один пулемет «викерс» 303-го калибра. Таким образом, «сопвичи» уступали в вооружении и мощности двигателя. Кроме того, «альбатрос» был на 700 фунтов[22] тяжелее, чем «сопвич пап», и мог выдержать огромной силы огневой удар, прежде чем упасть на землю.
— Итак, старина, теперь мы займемся тем, что научимся вышибать из них дух, — заметил Эндрю, и они вылетали навстречу большим группам немецких истребителей и находили их слабые места. Таковых оказалось только два. У «сопвичей» виражи были короче да радиатор «альбатроса» находился в верхнем крыле прямо над кабиной. Выстрел по баку привел бы к тому, что кипящая охлаждающая жидкость выплеснулась бы на пилота, ошпарив его и вызвав ужасную смерть.
Вооруженные этими знаниями, Майкл и Эндрю сбили первые самолеты и обнаружили, что, испытывая «альбатросы», они испытывали и друг друга и здесь слабых мест не нашли. Товарищеские отношения переросли в дружбу, которая, став крепче, перешла в любовь и уважение более сильные, чем между кровными братьями. Поэтому теперь они могли тихо сидеть вместе на рассвете, пить кофе, добавляя в него виски, ждать, когда настанет время вылетать для уничтожения аэростатов, и черпать спокойствие и силу друг в друге.
— Бросим монету? — нарушил молчание Майкл: уже пора было идти.
Эндрю подбросил соверен в воздух и прихлопнул его рукой на столе.
— Орел, — произнес Майкл, и Эндрю поднял руку.
— Везет как утопленнику! — проворчал он, когда они оба взглянули на суровый бородатый профиль Георга V[23].
— Я полечу вторым, — сказал Майкл, и Эндрю открыл было рот, чтобы возразить.
— Я выиграл, я и решаю. — Майкл поднялся, чтобы не допустить спора.
Вылетать для уничтожения аэростатов — все равно что набрести на спящую африканскую гадюку — большую и ленивую змею, жительницу вельда[24]: первый идущий будил ее, и она могла выгнуть шею, приготовившись к броску, а второму в мякоть икры глубоко впивались длинные изогнутые зубы. В случае с аэростатами атаковать приходилось, идя друг за другом, причем первому летчику предстояло разбудить наземную охрану, а второму — принять на себя весь неистовый удар. Майкл намеренно выбрал место второго. Если бы выиграл Эндрю, то поступил бы так же. В дверях столовой они задержались, надели летные перчатки, застегнули шинели и прислушались к яростным орудийным раскатам, глядя на небо и как бы оценивая ветер.
— Туман задержится в долинах, — тихо проговорил Майкл. — А ветер его не развеет, хотя бы на время.
— Молись об этом, старина, — ответил Эндрю, и, неловко передвигаясь в своем снаряжении, они вразвалку прошли по дощатому настилу туда, где у самых деревьев стояли их «сопвичи».
Какими красавцами предстали они некогда в глазах Майкла и какими уродцами — теперь, когда он сравнивал громадный роторный мотор и тошнотворно-плохой передний обзор с гладким акульим носом «альбатроса», его мерседесовским двигателем. Какими хрупкими казались «сопвичи» по сравнению с массивными корпусами немецких самолетов.
— Господи, когда же нам