Кабинет доктора Клагфартена находится в старом административном здании — угловатой постройке из влажного бетона с квадратными зелеными окнами, выдающимися наружу — как если бы оно распухало изнутри, медленно раздувалось. Проходя по парковке, я оглядываюсь. Доктор Клагфартен смотрит на меня из окна кабинета. Он поднимает руку и осторожно вращает ею у запястья — легкий намек на прощание. И в этот же момент сгусток химической вони, вроде освежителя воздуха, возникает у меня в глотке. Я давлюсь, отворачиваюсь, иду дальше.
Дейв ждет меня в кафе — как и обещал. Он очень высокий, очень жизнерадостный человек, и я считаю его своим лучшим другом. «Привет!»— кричит он, когда я захожу внутрь. Кафе — одна длинная комната, почти туннель. В дальнем ее конце, справа, стоит кассовый аппарат, а на самом краю пыхтит и булькает кофеварка «Gaggia», выбрасывая маленькие облачка пара. Под одним из них и сидит Дейв. «Привет!» — кричит он снова. Может, думает, что я его не заметил, а может, просто напоминает себе, что он Дейв.
Я его не виню, ведь Дейв — такое распространенное имя. В кафе по утрам обычно бывают еще два Дейва. Дейв и я называем их Толстый Дейв и Старый Дейв — чтобы отличать друг от друга и от него самого. Толстый Дейв — туповатый брат владельца кафе, оперирует кофеваркой. Тело у него как бочка, а голова как ведро. Он оборачивает передник вокруг живота, обвязывает его шнурком так плотно, словно накладывает жгут, а свои огромные белые руки оставляет обнаженными. Они пребывают в постоянном движении, зачерпывают, поворачивают и дергают кофеварку. Выглядит это так, будто он умело, хотя и без особой страсти, занимается с ней любовью.
Старый Дейв — фигура гораздо более мрачная. Он сидит, уткнувшись в сводки бегов, с тощей самокруткой, прилипшей к нижней губе. Он никогда ничего не говорит. Мы знаем, как его зовут, только потому, что время от времени Толстый Дейв его упоминает: «А вот Дейв раньше...» или «А знаете, Дейв-то мог бы вам порассказать насчет...» Кажется, в этом и заключается судьба этих двух Дейвов. Существовать дуэтом, подпирая своими личностями кафе с двух сторон.
Мой Дейв поглощает полный английский завтрак. Яйца обжарили с двух сторон, так что над желтком образовалась тонкая белая пленка. Чем-то похоже на гипс, наложенный на глаз. Дейв смотрит, как я сажусь напротив, улыбается, а затем смотрит на тарелку, тычет вилкой в желток, потом в кусочек бекона, и запихивает весь комок целиком себе в рот. Он неразборчиво бормочет что-то с набитым ртом, а затем спрашивает:
— Видел ее?
Я вздыхаю.
— Нет... — Снова неразборчивое мычание. — Признавайся — видел?
Я пожимаю плечами без особого выражения:
— Ну да. Да, видел.
— И? — Теперь он жует тост.
— Она понимает... ну, более-менее. Она... понимает, что, наверное, мне нужно... - Я не могу заставить себя произнести это вслух, уж очень банально звучит. — Нужно... понять, кто я такой на самом деле. Я себя чувствую так... ну, ты понимаешь, я же рассказывал. Я себя чувствую таким аморфным, таким бесформенным, таким рыхлым. Мне кажется, что я уже не знаю, кто я. Особенно после такого утра, как сегодня, когда надо рано вставать и говорить с доктором Клагфартеном — еще не проснувшись, еще не успев, ну, вроде как загрузить свою личность, стать тем, кто я есть на самом деле...
— А, ну да, прекрасно тебя понимаю. — Дейв отложил нож и вилку, сцепил ладони — он полностью поглощен вопросом, поглощен беседой, — наверное, именно поэтому он мне так нравится. — Я и сам иногда так себя чувствую — незначительным, нестабильным, обреченным находиться где-то не периферии, человечком...
— Знающим кучу заумных слов, ха! — Мы оба смеемся — дуэтом, мой хрип как духовой аккомпанемент его ударным «хо-хо-хо». И в этот момент я чувствую единство с Дейвом, настоящее родство. Чувствую, что он и я очень похожи и что, какие бы между нами ни возникали различия, суть наша останется общей. Только с Дейвом я могу спокойно обсуждать доктора Клагфартена — или скорее обсуждать то, что Клагфартен и я обсуждаем в его кабинете.
Это странно, потому что я не люблю распространяться о лечении и о своих отношениях с доктором Клагфартеном, чье присутствие в моей жизни совсем не назовешь отдаленным или безличным — он довольно хорошо известен в тех кругах, где я вращаюсь. Но, как и следовало ожидать, в неофициальной обстановке с ним столкнулся именно Дейв. Его пригласили в Дэвихалм, на вечеринку, устроенную какими- то зоологами. По словам Дейва, доктор Клагфартен вел себя крайне жизнерадостно, пил как конь и исполнял революционные песни приятным теплым баритоном, к вящей радости всех присутствующих. Мне сложно совместить образ поющего доктора Клагфартена с той доброжелательной жесткостью, которую он всегда демонстрирует по отношению ко мне. Мне сложно даже представить доктора Клагфартена не в роли психиатра. Как кто-то может шептать слова любви ему в ухо? Какое у него может быть ласковое прозвище? Клагги? Фарти? Страшно представить.
Слова любви. Ее слова. Я чувствую, что не заслуживаю их. Или даже хуже — я не верю, что они адресованы мне. Когда Вельма смотрит на меня глазами, которые вроде как должны быть влюбленными, я вижу слишком много расчета, слишком много размышления. Как если бы она смотрела на меня, думая, что бы с ним сделать, как бы заставить его работать.
Я жестом показываю Толстому Дейву, что буду двойной эспрессо, и поворачиваюсь обратно к Дейву.
— Я с ней встречаюсь — сегодня вечером.
— Я так и думал. — Дейв возвращается к своему завтраку, и я вижу его макушку: островок блондинисто-седых волос на самом верху, словно тонзура наоборот. — Я никак не мог поверить, что ты все пустишь на самотек, позволишь ей просто уйти из твоей жизни.
— Нет, ты прав, но знаешь, Дейв, то же самое...
— То же самое?
— Можно сказать и о ней, о Вельме. Даже когда я с ней и когда мы занимаемся любовью... Особенно когда мы занимаемся любовью, и особенно в тот момент, когда я откидываюсь на подушку и вижу ее лицо — побледневшее, опустошенное оргазмом, — я