Я снова села на свое место, а он усмехнулся.

– Как приятно, что ты зашла, Руфь, – сказал Бобби. – Должен признаться, что ты выглядишь так по-летнему привлекательной. Как маленький Йохен?

Мы немного поговорили о Йохене. Бобби был женат на женщине, которую звал «леди Урсула». У них две уже взрослых замужних дочери («Внуки неизбежны, как говорится. И вот тогда уж я покончу с собой»). Они с леди Урсулой жили в просторной кирпичной викторианской вилле на Вудсток-роуд, не так далеко от господина Скотта, нашего дантиста. В 1948 году Бобби опубликовал книгу «Германия: вчера, сегодня, завтра». Я однажды заказала ее в Бодлеанской библиотеке ради интереса. В ней было сто сорок страниц, напечатанных на плохой бумаге; алфавитный указатель отсутствовал, и, насколько я определила, эта книга была единственным вкладом моего научного руководителя в историческую науку. Еще мальчиком он проводил каникулы в Германии и проучился один год в университете в Вене. Но потом случился аншлюс, и ему пришлось вернуться на родину. Во время войны Бобби служил штабным офицером при Министерстве обороны. Затем, в 1945 году, он вернулся в Оксфорд в качестве молодого преподавателя, женился на леди Урсуле, опубликовал свою тонкую книжку и с той поры является преподавателем исторического факультета и членом совета колледжа. Он не скрывал, что жизнь его развивалась по «линии наименьшего сопротивления». У него был широкий и сложный круг друзей в Лондоне и большой старинный дом в графстве Корк, где он проводил лето.

– Ты узнал что-нибудь по поводу этого Ромера? – спросила я между прочим. Я позвонила ему тем утром, решив, что если кто и мог бы мне помочь в этом деле, так это Бобби Йорк.

– Ромер, Ромер… А он не из тех Ромеров, что из Дарлингтона?

– Не думаю. Мне известно только, что в войну он был кем-то вроде шпиона и что у него есть какой-то титул.

Тогда Бобби пообещал посмотреть, что возможно.

Сейчас он поднялся с кресла, одернул жилет на животе, направился к письменному столу и поискал там что-то в бумагах.

– Его нет ни в «Кто есть кто», ни в справочнике Дебретта.

– Знаю, я искала.

– Конечно, это ни о чем не говорит. Думаю, он все еще жив и брыкается.

– Я тоже так считаю.

Бобби достал из кармана очки-половинки и надел их.

– Ага, вот оно, – сказал он, глядя на меня поверх этих очков. – Я позвонил одному из моих самых блестящих аспирантов, который теперь работает клерком в палате общин. Он немного покопался и выкопал человека, который носит титул барона Мэнсфилда из Хэмптон-Клива, а фамилию – Ромер. Может, это тот, кого ты ищешь? – Он отчетливо прочел: «Мэнсфилд, барон, получил титул в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году (пожизненный пэр); Л. М. Ромер, председатель совета директоров „Ромер, Рэдклифф Лимитед“» – ага, издательство, это уже кое-что – «с тысяча девятьсот сорок шестого по настоящее время». Боюсь, это все, что мы имеем. Кажется, он ведет очень умеренный образ жизни.

– Возможно. В любом случае, я его проверю. Спасибо большое.

Бобби проницательно посмотрел на меня и спросил:

– Ну, а теперь скажи мне: почему тебя так заинтересовал барон Мэнсфилд из Хэмптон-Клива?

– Ну, просто мама мне много про него рассказывала.

В «Терф таверн» мать сказала мне две вещи: во-первых, она была уверена в том, что Ромер жив, а во-вторых, ему был пожалован какой-то дворянский титул.

– Рыцарь, лорд или что-то в этом роде. Я уверена, что читала об этом. Но, обрати внимание, это было очень давно.

Мы вышли из паба и пошли в направлении Кебл-колледж, где мама оставила свою машину.

– Зачем тебе Ромер? – спросила я.

– Думаю, настало время, – лаконично ответила она, и по тону ее голоса я поняла, что больше спрашивать не стоит.

Мама довезла меня до конца Моретон-роуд: через пять минут должны были начаться занятия с Хамидом. И, конечно же, он собственной персоной уже сидел наверху лестницы.

Мы провели два часа с семейством Амберсон, наслаждаясь их затянувшимся отпуском близ замка Корфе в Дорсете. Было высказано много претензий по поводу того, что Кит Амберсон «должен был бы сделать», и выслушано много жалоб со стороны его обиженной жены и детей. Кит сконфуженно извинялся. Хамид, казалось, перенял настроение Кита, поскольку выглядел подавленным и проявлял излишнее усердие, что было ему несвойственно. Он часто прерывал меня и долго что-то записывал в своем блокноте. Я заметила это и спросила, в чем дело.

– Ты все еще не ответила – согласна принять мое приглашение пообедать вместе?

– О да, конечно, в любое время, – сказала я, хотя, конечно же, совершенно забыла о его приглашении. – Только предупреди за пару дней, чтобы я успела найти, с кем оставить ребенка.

– А если в эту субботу вечером?

– Хорошо, хорошо. Йохен может остаться с бабушкой. В субботу мне очень даже подходит.

– На Вудсток-роуд открылся новый ресторан – «Браунс».

– Ах вот как? «Браунс»? Очень хорошо – я там не была, это даже интересно.

Хамид заметно повеселел.

– Отлично, значит в субботу в ресторане «Браунс». Я заеду и заберу тебя.

Мы договорились, и я проводила Хамида. Людгер сидел на кухне и ел сэндвич. Он оторвался от своего занятия, облизал пальцы и пожал Хамиду руку.

– Привет, братишка! Иншалла! Куда направляешься?

– В Саммертаун.

– Я пойду с тобой. Пока, Руфь.

Он взял свой сэндвич и последовал за Хамидом вниз по лестнице. Я слышала глухой металлический стук их ног по ступенькам.

Я посмотрела на часы: без десяти четыре – в Германии на час больше. Я закурила сигарету и набрала прямой номер Карла-Хайнца в его офисе. Услышав гудки, я мысленно представила себе его кабинет, коридор, что вел туда, здание, в котором он находился, и не поддающийся описанию район Гамбурга, где это здание стояло.

– Карл-Хайнц Кляйст. Слушаю.

Я не слышала его голоса почти год и почувствовала, как на секунду лишилась сил. Но лишь на секунду.

– Это я.

– Руфь…

Пауза была совсем короткой. Он смог скрыть свое удивление.

– Приятно вновь услышать твой прекрасный английский голос. Твоя фотография сейчас стоит на столе передо мной.

Он врал так же естественно и неподражаемо, как и всегда.

– Людгер здесь, – сказала я.

– Где?

– Здесь, в Оксфорде. У меня в квартире.

– Он хорошо себя ведет?

– Пока да.

Я рассказала ему, как Людгер заявился безо всякого предупреждения.

– Я не разговаривал с братом… Ой, уже десять месяцев, – сказал Карл-Хайнц. – Мы поссорились. Я его больше видеть не хочу.

– А в чем дело?

Я слышала, как он поискал сигарету и закурил.

– Я заявил ему, что он мне больше не брат.

– Почему? Что он такого сделал?

– Он слегка сумасшедший, этот Людгер. Я бы сказал, даже опасный. Он связался с сумасшедшей компанией. Думаю, это РАФ.[29]

– Какая еще РАФ?

– Фракция Красной Армии. Баадер-Майнхоф, ты знаешь.

Я знала. В Германии шел бесконечный процесс над группой Баадер-Майнхоф. В мае Ульрике Майнхоф покончила с собой.