– Николай погиб, выполняя мое задание, – сказал Ромер.
– Вы уже говорили мне об этом.
– Его убили фашисты, нацисты.
– Я думала, что это были грабители.
– Он выполнял… – Ромер сделал паузу. – Он выполнял опасное задание – и его раскрыли. Думаю, что Колю предали.
Ева хотела что-то сказать, но промолчала. Теперь, когда наступила тишина, Ромер снова достал свой портсигар и совершил ту же цепочку бессмысленных движений: засунул сигарету в рот, постучал по карманам в поисках зажигалки, вынул сигарету изо рта, постучал обоими ее концами по портсигару, подвинул пепельницу на отцовском письменном столе ближе к себе, прикурил сигарету, глубоко затянулся и потом долго выпускал дым. Ева наблюдала за всем этим, пытаясь остаться совершенно бесстрастной.
– Я работаю на британское правительство, – сказал он. – Вы понимаете, что я имею в виду…
– Да, – ответила Ева. – Думаю, что понимаю.
– И Николай тоже работал на британское правительство. По моему указанию он пытался проникнуть в «Аксьон франсез». Он вступил в эту организацию и докладывал мне обо всем, что там происходило, если считал, что это представляло для нас интерес.
Ромер умолк, но, видя, что Ева не собирается вступать в разговор, наклонился и заметил довольно здраво:
– Еще полгода-год, и в Европе начнется война – между нацистской Германией и рядом европейских стран – будьте уверены. И работа вашего брата была напрямую связана с предотвращением этой войны.
– Что вы хотите сказать?
– Что Николай был очень смелым человеком. И погиб не зря.
Ева сдержала сардонический смех, подкативший к горлу, и тут же почувствовала, как глаза налились слезами.
– Лучше уж ему было быть трусом, – произнесла она, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Тогда бы он не погиб вовсе. И через десять минут вполне мог бы войти в эту дверь.
Ромер поднялся и подошел к окну. Он также понаблюдал, как мадам Руасансак развешивала свое белье, потом повернулся, сел на край отцовского письменного стола и пристально посмотрел на Еву.
– Я хочу предложить вам работать вместо Николая, – сказал он. – Идите к нам.
– У меня есть работа.
– Вам будут платить пятьсот фунтов стерлингов в год. Вы станете британской подданной с британским паспортом.
– Нет, спасибо.
– Вас обучат в Британии, и вы станете выполнять различные задания британского правительства, точно так же как и Коля.
– Спасибо – нет. Мне и в пароходстве неплохо.
Невероятно, но неожиданно Еве захотелось, чтобы Коля вошел сейчас в комнату – улыбнулся этой своей непередаваемой улыбкой и сказал сестре, как поступить, что ответить этому человеку с настойчивыми глазами на его настойчивые вопросы. «Что мне делать, Коля? – вопрос этот громко звучал в ее голове. – Ну же, как ты скажешь, так я и сделаю».
Ромер встал.
– Я уже поговорил с вашим отцом. Советую вам тоже с ним все обсудить.
Он направился к двери, дотронувшись до лба двумя пальцами, словно запамятовал что-то.
– Увидимся завтра… или послезавтра. Подумайте всерьез над моим предложением, Ева, и о том, как это отразится на вас и на вашей семье.
Затем настроение Ромера внезапно изменилось, как будто ему в голову пришла какая-то неожиданная мысль, и маска на миг слетела с его лица.
– Ради всего святого, Ева, – сказал он. – Неужели вы не понимаете? Ваш брат был убит этими мерзавцами, этими грязными животными – и вам предоставляется шанс отомстить им. Заставить их заплатить по счету.
– До свидания, господин Ромер. Было приятно с вами встретиться.
Ева выглядывала из окна вагона. Поезд быстро бежал по путям где-то в Шотландии. Было лето, но ей казалось, что в пейзажах под этим низким белесым небом еще мелькали воспоминания о суровостях зимы – крепкие низкорослые деревца, согнутые и искореженные господствующими ветрами, кустики травы, холмы мягкого зеленого цвета с темными струпьями вереска. «Возможно, это и лето, – словно говорила земля, – но я начеку». Ева вспоминала, сколько разных пейзажей видела она из окон поездов за свою жизнь – честно говоря, иногда ей казалось, что вся ее жизнь была сплошной чередой поездов, из окон которых она наблюдала мелькание чужой земли. Из Москвы во Владивосток, из Владивостока в Китай… Роскошные спальные вагоны, теплушки, товарняки, глухие полустанки, дни, проведенные в ожидании смены паровоза на станциях. Иногда переполненные вагоны с невыносимо тяжелым запахом плотно набитых человеческих тел, иногда – меланхолия пустых купе, когда в ушах ночь за ночью лишь стук колес. Порой путешествие налегке с одним чемоданом, а подчас – со всеми пожитками, так тащат свои вещи всеми покинутые беженцы. Все время в пути: из Гамбурга в Берлин, из Берлина в Париж, а теперь из Парижа – в Шотландию. «А куда дальше – пока еще неизвестно», – подумала Ева, и ей вдруг странным образом захотелось ощутить больше восторга, больше романтики.
Ева посмотрела на часы – по ее расчету, до Эдинбурга оставалось десять минут. Сосед по купе, бизнесмен средних лет, свесив голову, дремал над книгой; лицо его обмякло в неподвижности и выглядело неприятно. Ева достала из сумочки свой новый паспорт и заглянула в него, может быть, уже в сотый раз. Документ был выдан в тридцать пятом году, страницы его украшали штампы иммиграционных служб нескольких европейских стран: Бельгии, Португалии, Швейцарии и, что было довольно любопытно, Соединенных Штатов Америки. Очевидно, имелось в виду, что она посещала все эти государства. Фотография была размыта и передержана, но выглядела похожей, хотя Ева и была на ней более строгой и упрямой (где они только нашли такую?). Теперь ее звали иначе. Ева Делекторская стала Ив Далтон. Интересно, почему не оставили имя Ева? Она подумала, что, наверное, Ив звучало по-английски лучше, и уж ни в коем случае Ромер не мог позволить новой сотруднице самой выбрать себе имя.
В тот вечер, когда Ромер наконец оставил их, Ева отправилась в гостиную поговорить с отцом. Она рассказала, что ей предлагают работу на британское правительство, упомянула о пятистах фунтах стерлингов в год, о британском паспорте. Отец изобразил удивление, но было очевидно, что Ромер в определенной степени успел ввести его в курс дела.
– Ты будешь британской подданной, с паспортом, – сказал он, изменившись в лице, словно у него в голове не укладывалось, как у такого человека, как он, без роду без племени, могла быть дочь –