Я поднялся, сделал несколько шагов по тропинке, которая вела на горные луга, и почувствовал смертельную слабость. Мне еле хватило сил добрести до того же стола. Время шло.
Рик сидел рядом и что-то говорил. Он живописал ближайшее будущее. Нам предстоят четыре замечательные прогулки. Он сходит на разведку, пока я завтра буду акклиматироваться. Ему-то акклиматироваться не нужно, он всю жизнь провел на высоте. Говорят, в одном месте придется карабкаться. Я откинулся на стуле и кивнул, при этом мой подбородок упал на грудь.
Мэри-Лу спускалась по поросшей цветами дорожке. Она рассуждала о незыблемости геометрии и объясняла три основные кривые интегрального исчисления неимоверной конусностью возвышавшейся над нами горы.
Кто-то задул в альпийский рожок -прямо посреди квадрата.
– Уилф? Сэр?
Это я был альпийским рожком и дул сам в себя, словно автомобильная сирена.
– Уснул.
Я моргнул в сторону заходящего солнца. Фуникулер поглощал процессию экскурсантов – швейцарцев, немцев, австрийцев. В ширину они казались не меньше, чем в высоту. Рик смеялся:
– Вы сказали, что Мэри-Лу специализировалась по математике! Мэри-Лу!
– Мне приснилось, что я альпийский рожок. Замечательная девушка. Поздравляю.
– Она преклоняется перед вами.
– Я ей нравлюсь?
Пауза.
– Да, черт побери!
– Она играет в шахматы?
– Нет, черт побери!
– А в шашки?
– Вы с ней прекрасно поладите. К утру. К сегодняшнему вечеру.
– Обед.
– Ну да, – бесцветным тоном подтвердил Рик, – мы хотели бы пообедать с вами.
Я нисколько не удивился.
– Я плачу.
Мы трое, похоже, были единственными постояльцами в отеле – в середине недели и не в сезон. За обедом Мэри-Лу была все так же бледна и почти не ела. Зато Рик болтал за всех троих. С тропы, которую он разведал, открываются потрясающие виды. Воистину вдохновляющие. Реки, леса, луга. Усвоив наконец, что завтра мы идем гулять, я перестал слушать и сосредоточился на Мэри-Лу. Ее тоже мало интересовала болтовня Рика. Вдруг она поднялась, причем я успел к ней раньше Рика, который воспевал вечные снега. Он перехватил Мэри-Лу у меня и увел. Вернувшись, он извинился за нее, что вызвало у меня улыбку чуть ли не до ушей.
– Она очаровательна, Рик. Я считал, что это литературная условность, Рик, но знаете, когда она падает в обморок, то становится не зеленой и страшной – просто делается еще прозрачнее.
– Она сказала, что завтра не пойдет с нами.
– Неужели ей ничто не нравится? Я имею в виду…
– Можно сказать, – Рик замялся, – она нематериальна.
– Кошки? Собаки? Лошади?
Он начал медленно краснеть.
– Вы там были вдвоем, Рик. Недавно.
– В этом месте вы долго жили, Уилф.
Я задумался о месте, где долго жил. Единственном таком месте. Чудный старый дом, заливные луга, рощи, живые изгороди, голые холмы по обе стороны широкой долины, огромные дубы и купы вязов, которые, по уверению Элизабет, умирают. Я почувствовал одиночество.
– Вам там понравилось?
– Еще бы!
– Почему?
Я никогда не слышал подобного от взрослого человека, но он это сказал:
– Столько зелени. И белая лошадь, вырубленная в склоне холма, – все такое старинное…
– Когда я там был в последний раз, с одной стороны Белой лошади по воскресеньям устраивали мотокросс. А с другой археологи, сдирают торф слоями.
– Но люди, Уилф! Обычаи…
– Особенно кровосмешение.
– Вы…
– Нет, я не шучу. И не забывайте про друидские жертвоприношения.
– Вы… вы… ну, вы и даете, Уилф!
– Как правило, из надежных источников. Стратфорд-на-Эвоне Уилфрида Баркли.
– Не верю, сэр.
– Что вы искали? Мои отпечатки пальцев?
– Мне нужно было поговорить с ней. Многие вещи знает только она.
– Еще бы, черт возьми.
– И бумаги.
– Послушайте, Рик Таккер. Это мои бумаги, и никто, повторяю, никто не сунет в них нос.
– Но…
– Таково было условие. Дом остается за ней, в случае чего переходит к Эмили. А бумаги мои.
– Естественно, Уилф. Она сказала, что все прошло очень цивилизованно.
– Элизабет? Она так сказала? Черт возьми, это…
Я умолк, не столько из остатков привязанности, сколько из осторожности. Элизабет, конечно, соврала. Процедура развода была крайне мучительна, она разбила бы мне сердце, если бы оно у меня было, и только Джулиан сумел оформить все юридически пристойно. Я пошел на всяческие уступки, не из благородства, а чтобы покончить с этим раз и навсегда. Джулиан не допустил, чтобы неразрывно связывавшая нас взаимная ненависть вышла наружу. Может быть, теперь у нее, как и у меня, все улеглось и остался только огромный рубец на душе? А улеглось ли – у меня? И у нее?
– Она сказала, что должна хранить их, но не имеет к ним никакого отношения.
– Мои бумаги?
– Вы так и не поняли, сэр. Вы часть великого карнавала английской литературы.
Именно так он сказал. Словно зачитывал заявление в суде. «Обвиняемый желает заявить, что является частью великого карнавала…» – вот в чем суть. «Подсудимый, вам предъявлено обвинение в том, что вы с явно преступным намерением являетесь частью великого карнавала…»
Рик втянул подбородок и выставил лоб, выглядывая из-под массивных надбровных дуг.
– Так что ничего не выйдет, профессор.
– Как бы там ни было, она мне отказала, Уилф.
– Распутной она никогда не была. Следует отдать ей должное.
– Я понимаю, вы шутите, сэр. Но я страдал.
– Ради Бога! А как Валет Бауэрс?
– Неплохо, надо полагать.
– Хорошо. Очень хорошо.
– Она даже не дала мне взглянуть на ящики.
– Замечательно.
– Сказала, что без вашего разрешения ничего не даст. Письменного разрешения. Так договорено, сказала она. «Джентльменское соглашение», сказала она и засмеялась. Вы оба часто смеетесь. Я хотел бы и это исследовать.
– Режете по живому. Ничего вы не знаете о моей жизни. И не узнаете.
Передо мной появились крохотная чашечка кофе и солидный бокал с коньяком. Я стал греть коньяк в руках.
– Для меня это важно, Уилф. Крайне важно. Я бы все отдал – абсолютно все! Вы понятия не имеете, какая у нас конкуренция – а у меня появился шанс. Есть такой человек – когда-нибудь я вам расскажу. Но мне необходимо ваше разрешение…
– Я сказал – нет, черт побери!
– Подождите, подождите! Я пока не говорю о бумагах – время есть, когда-нибудь, возможно… Но есть другое дело.
– Все дело в том, что я вчера завязал с выпивкой. А вот теперь я, как видите, без всякого принуждения пью коньяк, и знаете, понемногу, помалу-помалу…
– Другое дело…
– Меня, как говорится, немножко повело. Знаете, разъездные судьи. Осужденный съел обильный завтрак. Странно, когда судья разъезжает по разным местам… Как на шоссе. Не с кем поговорить. Только выпивка и дела, которые завтра нужно рассматривать. Ваше здоровье.
– Уилф…
Я подумал, как мало я знаю о разъездных судьях. Как мне повезло. За долгую жизнь никто не раскрыл моих преступлений. Тех, кому так не везло, ссылали в Австралию. Чтобы они там разводили овец и кормили