В небе что-то переменилось. Над темной линией, в том самом месте, куда и смотрела Пальма, синева осветилась. Пальма смотрела до тех пор, пока взгляд не затуманился, тогда она качнулась назад и смигнула слезы. Половина равнины и гор были залиты молочным светом, который все ближе и ближе подступал к реке и к поселку. На берегу вновь показались женщины. Пальма смотрела, как пополз по воде свет – быстро; так же шли девушки с сетью, – как проснулась река и зажглись, побежали по ней пятна и кольца. Свет коснулся ближнего берега. Листья деревьев вокруг Места Женщин стали похожи на бледные, в матовых брызгах раковины. Под деревьями молча стояли женщины и ждали, когда побегут от их ног тени. Пальма отвернулась, подняла взгляд. Над кромкой горы появилось крошечное белое пятнышко, белый изгиб плеча. Она высоко подняла руки и крикнула – раз и другой. Белизна пролилась вниз, раковины на смуглой шее засверкали, глаза засияли как лед. Женщины под горой ждали, бледный свет освещал их лица. Небесная Женщина поднялась и поплыла свободно.
Пальма опустила руки. Лунный свет падал в бурливший котел, танцевал, ломался, сливался в пятна, снова ломался, словно вода здесь была не горячей, чем в реке. Женщины засмеялись и заговорили. Пальма услышала пронзительный, почти истерический смех, тихий вскрик, взвизг, смешки. «Они думают, все в порядке, – сказала она себе. – Что ж, пусть облизываются…»
И тотчас же вернулось ощущение неизбежного. Яснее, чем пятна, танцующие на воде, увидела она раковину с темным неотвратимым напитком. Ощутила запах, от которого перехватило дыхание. Он был нигде и везде, он был рядом, и в нем крылась тьма. Пальма закрыла глаза и рот, стиснула кулаки. Ее затрясло. Снова заухала роженица.
Уняв дрожь, Пальма открыла глаза; темная скорлупа исчезла вместе со своим запахом. Пальма подняла глаза вверх, к Небесной Женщине, и вновь ее коснулось мрачное предчувствие, подобное холодному ветру. И как всегда, когда касался ее этот ветер, она облизнула губы и заговорила, обращаясь к себе самой:
– Небесная Женщина – это просто Небесная Женщина. И все. По-другому думают только одни молодые… И мужчины…
И она отвернулась к поселку. Свет добрался до Жилища Леопардов, заиграл на леопардовых черепах. Он высветил только первый ряд, но Пальма знала, что в глубине есть еще три, неполных, где лежат трофеи постарше – пожелтевшие, развалившиеся оскалы. И тот час – словно холодный ветер, коснувшийся кожи, сделал что-то с глазами – она увидела это место таким как есть, и ни презрение, ни страх, ни насмешка больше не заслоняли истины. Здесь был тоже котел, такой же, как все, только пустой. Когда-то котел рос и рос, как растут котлы, вода опускалась все ниже, слой за слоем открывая бело-желтые каменистые стенки; а потом, по веленью земли, вода – может быть, потому что остыла, – прорыла себе выход – там, где теперь висела в узком проходе леопардовая шкура. Но тогда был еще не конец, потому что внутри, в глубине, в дальнем конце Жилища, появился и начал расти новый котел, но позже рост все равно остановился, и вода ушла вверх, перелившись в источники. Видение было настолько ясное и отчетливое, словно Пальма, проснувшись, увидела перед глазами соломины изголовья.
Женщина в шалаше громко заухала. Усилием воли Пальма вернула себе изящество и улыбку. Слегка раскачиваясь, двинулась она от кипящего ключа вниз. С раскинутыми для равновесия руками, с разлетавшимися на ходу прядями длинных волос, она спустилась на берег. К ней подбежали женщины:
– Пальма! Пальма! Когда же мы начнем?
Грациозно прошла она к Месту Женщин, на ходу улыбнувшись всем поочередно:
– Тогда, когда будет имя.
Девушки заговорили наперебой, но она оставила их взволнованную речь без ответа. Старшие не произнесли ни слова, но внимательно следили глазами, как Пальма направилась к деревьям и скрылась в тени. Пальма подошла к пологу, сделанному из кожи и вышитому раковинами, к пологу, от одного вида которого любой мужчина в страхе попятился бы назад. Она приподняла полог и прошла вглубь. Здесь, под густыми кронами, было темно, но с одной стороны открывался берег, и оттуда тихо лился отраженный от воды свет. На берегу, на фоне серебристой реки, четко вырисовывались силуэты двух женщин, склонившихся над каким-то сооружением. Оттуда шел неприятный запах. Сооружение было треножником из крепких веток, на котором висела наполненная темной жидкостью шкура. Женщины помешивали в ней палками и тихо напевали. Увидев Пальму, они отступили на шаг в сторону. Пальма подошла, наклонилась, понюхала, от запаха запершило в горле, и она вновь задрожала. Варильщица подала палку:
– Готово.
Сдавленно Пальма пробормотала:
– Подождем еще.
Пчела подняла на нее глаза:
– Вот как? И когда же начнем?
Сдавленно, чувствуя, как заколотилось сердце и подступила тьма, Пальма сказала:
– Когда будет имя.
Женщины переглянулись, но промолчали. «Может быть, нужно остановиться? – пронеслось у нее в голове. – Может быть, зацепиться за что-то? Может быть… Хотела бы я, чтобы это было не так… Но я должна! Да, я должна!»
Она помешала варево палкой, раздвинула пену и пузыри и жадно вгляделась в темную жидкость, так похожую на темноту, в которой висела скорлупа. Пчела икнула и хихикнула. Пальма подняла на нее глаза.
– Попробуй на вкус, Пальма. Ты должна попробовать!
Варильщцица наклонилась, зачерпнула половинкой кокосовой скорлупы зловонного варева и протянула Пальме:
– Попробуй.
«В конце концов, – подумала Пальма, – я обязана это сделать. Это мой долг. Нет ничего проще. Даже если я не услышу имени, все равно я должна попробовать, чтобы узнать…»
Изящно она поднесла к губам скорлупу, отпила небольшой глоток. Вновь неотвратимое было с ней, было ясно, и даже было благосклонно.
– Хорошее питье.
Обе женщины рассмеялись. Обе держали по половинке кокосовой скорлупы.
– Да, хорошее. Очень хорошее.
Она запрокинула голову и выпила все до дна. Она почувствовала тепло и спокойную радость. Она услышала громкий крик, долетевший из шалаша, и вдруг поняла, что, хотя Небесная Женщина всего только Небесная Женщина, это не имеет никакого значения, все равно имя будет, да, будет, а потом и полуночный праздник. Не успел