– …не-а…
Сэнди совсем расстроена. Прожигает взглядом, собирает пыль.
– …да кому сейчас нужен Моргенштерн?..
Сэнди уходит, уходит, любо-дорого, ушла.
Пока, Сэнди. Прости, Сэнди.
– …извините, мы закрываемся…
На часах 13:55. 16:55 в Нью-Йорке.
Паника в Лос-Анджелесе.
Занято.
Не отвечают.
Не отвечают.
– Кажись, на флоринском есть. Где-то на складе.
Я подскочил в шезлонге. У букиниста был очень невнятный акцент.
– Мне нужен на английском.
– Моргенштерн теперь не в чести. Я уж и не знаю, что там у меня есть, на складе-то. Приходите завтра, сами гляньте.
– Я в Калифорнии, – сказал я.
– Мешугенер[30], – сказал он.
– Я был бы вам так благодарен, если б вы посмотрели.
– Погодите чуток? Только я за звонок платить не буду.
– Не спешите, – сказал я.
Он не спешил семнадцать минут. Я ждал и слушал. То и дело раздавались шаги, падали книги, а он кряхтел: «Ох… ох».
И наконец:
– Я так и думал: на флоринском есть.
Почти у цели.
– А на английском нету, – сказал я.
И тут он вдруг как заорет:
– Вы что, сбрендили? Я тут спину ломаю, а он мне долдонит «нету», да есть у меня, есть, вот он, и вам это, чтоб вы знали, дорого обойдется.
– Прекрасно – нет, правда, без шуток, теперь слушайте, сделайте так: возьмите такси, скажите им отвезти книжки в Парк и…
– Мистер Мешугенер в Калифорнии, это вы слушайте – тут пурга надвигается, и я никуда не пойду, и книжки никуда не пойдут, пока не заплатите, – шесть пятьдесят за каждую, как с куста, и если хотите английскую, флоринскую тоже забирайте, а я закрываюсь в шесть. Книжки из магазина ни шагу, пока я свои тринадцать долларов не увижу.
– Никуда не уходите, – сказал я, повесил трубку… и кому же звонить в эту минуту, когда рабочий день на исходе, а на горизонте маячит Рождество? Конечно, своему адвокату. – Чарли, – сказал я. – Пожалуйста, сделай мне доброе дело. Поезжай на Четвертую авеню, магазин Абромовица, заплати ему тринадцать долларов за две книжки, отвези их на такси ко мне домой и скажи консьержу, чтоб отнес ко мне в квартиру, и да, я знаю, у вас там пурга, что скажешь?
– Просьба до того нелепа, что я просто обязан согласиться.
Я перезвонил Абромовицу:
– Мой адвокат идет по следу.
– Чеков не беру, – сказал Абромовиц.
– У вас золотое сердце.
Я повесил трубку и произвел подсчеты. Плюс-минус два часа междугородних переговоров, первые три минуты по $ 1,35, плюс тринадцать за книжки, плюс где-то десятка за такси Чарли, плюс где-то шестьдесят за его время равняется?.. Примерно две с половиной сотни. И все ради того, чтобы мой Джейсон получил Моргенштерна. Я вытянулся в шезлонге и закрыл глаза. Двести пятьдесят баксов, два часа сплошных терзаний и страданий, и не забудем про Сэнди Стерлинг.
Почти даром.
Позвонили в половине восьмого. Я сидел в номере.
– Ему ужасно понравился велик, – сказала Хелен. – Он от восторга прямо вне себя.
– Балдеж, – сказал я.
– И книжки твои привезли.
– Какие книжки? – спросил я, непринужденный, как Морис Шевалье.
– «Принцессу-невесту». На всяких языках – один из них, по счастью, английский.
– А, ну и славно, – сказал я по-прежнему небрежно. – Я уж и забыл, что их заказывал.
– Как они тут оказались?
– Я звякнул секретарше моего редактора, и она наскребла пару штук. Может, прямо в «Харкорте» и завалялись. – (В «Харкорте» они и впрямь завалялись; вы представляете, а? Наверное, я еще расскажу, как так вышло.) – Позови пацана.
– Привет, – сказал тот спустя секунду.
– Слушай, Джейсон, – сказал я. – Мы думали подарить тебе велик, но решили, что не будем.
– Ну ты даешь. У меня уже есть велик.
Джейсон унаследовал от матери полное отсутствие чувства юмора. Может, он смешной, а я как раз нет, не знаю. Но мы редко смеемся вместе – это точно. Выглядит мой сын Джейсон невероятно – если выкрасить его в желтый, ему прямая дорога в школьную команду сумоистов. Он как дирижабль. Без остановки набивает брюхо. Я слежу за весом, старушку Хелен и не разглядишь, если передом не повернется, и вдобавок она ведущий детский психолог на Манхэттене, а нашему пацану быстрее перекатываться, чем ходить. «Он выражает себя через пищу, – твердит Хелен. – Себя и свою тревожность. Научится справляться – похудеет».
– Эй, Джейсон? Мама говорит, сегодня книжку принесли. Эту, про принцессу. Хорошо бы ты ее, может, почитал, пока меня нет. Я ее в детстве обожал, и мне интересно, как она тебе.
– А я обязан ее полюбить?
Что тут скажешь? Сын своей матери.
– Да нет. Только правду, ровно то, что думаешь. Я по тебе соскучился, здоровяк. В твой день рождения поболтаем.
– Ну ты даешь. У меня сегодня день рождения.
Мы трепались дальше, хотя уже нечего было сказать. Потом то же самое с супругой, и я повесил трубку, пообещав вернуться через неделю.
Вернулся через две.
Совещания затягивались, продюсеров посещали озарения, которые следовало осторожненько пригасить, режиссеров требовалось гладить по самолюбию. Короче, я застрял в солнечной Калифорнии. В конце концов мне дозволили вернуться в уютное и безопасное лоно семьи, и, пока никто не передумал, я рванул в лос-анджелесский аэропорт. Приехал заранее – я всегда так делаю на обратном пути, потому что надо еще набить карманы всякими штуками для Джейсона. Едва я вхожу в дом, он бежит (ковыляет) ко мне, вопя: «Покажи, покажи карманы!» – перерывает их все, добывает свою мзду и, собрав трофеи, обнимает меня. Кошмар, да? Чего не сделаешь, дабы почувствовать, будто ты нужен.
– Покажи карманы! – крикнул Джейсон, надвигаясь на меня по коридору.
Четверг, дело к ужину, и едва сын приступил к ритуальному обыску, из библиотеки вышла Хелен, чмокнула меня в щеку со словами «какого красавца я отхватила» – это тоже ритуал, – а нагруженный дарами Джейсон меня как бы обнял и кинулся (заковылял) к себе.
– Анджелика готовит ужин, – сказала Хелен. – Ты удачно подгадал.
– Анджелика?
Хелен прижала палец к губам и прошептала:
– Она у нас третий день, но, по-моему, она довольно-таки сокровище.
В ответ я прошептал:
– А что не заладилось с прежним сокровищем? Когда я уезжал, она у нас всего неделю проработала.
– Она меня разочаровала, – сказала Хелен. Вот и все.
(Хелен блистательно умна – на предпоследнем курсе колледжа была членом «Фи-Беты»[31], собрала все возможные академические награды, интеллект ее поистине изумляет широтой и прочими достоинствами, но ужиться со служанкой она не способна. Во-первых, она, я думаю, угрызается, что кого-то нанимает, – нынче все эти «кто-то» чернокожие или латиноамериканцы, а Хелен у нас ультрасуперлибералка. Во-вторых, она такая умелая, что они пугаются. Она все делает лучше их и сама это понимает, и понимает, что они тоже понимают. В-третьих, она психоаналитик и, вогнав их в панику, объясняет им, почему не следует пугаться, и после добрых получаса самокопаний в обществе Хелен они пугаются взаправду. Короче, за последние годы мы перевидали в среднем по четыре «сокровища» в год.)
– Нам просто не везло, но все наладится, – сказал я по возможности утешительно. Раньше я над ней подтрунивал