Разумеется, я не призываю вас отказаться от всех своих взглядов. В конце концов, нам всем нужно верить хоть во что-то. Просто не верьте в то, что вы что-то знаете. Конечно, этот подход очень близок к скептицизму Декарта. Чтобы найти хоть одно нерушимое убеждение, Декарт решил подвергнуть сомнению их все. Разумеется, он не видел «Матрицу», но написал собственный пугающий сценарий. В своих «Размышлениях о первой философии» он предполагает, что «злой демон невероятной силы и хитрости употребил всю свою энергию, чтобы ввести меня в заблуждение». Сама вероятность существования такого демона заставила Декарта поставить под сомнение все его знания – во всяком случае, те знания, которые ему мог внушить демон.
Второй тип реакции – «Если проанализировать употребление нами слова „знаю“ в повседневной жизни, то можно заметить, что часто мы признаем возможную обманчивость нашего убеждения, но по-прежнему называем это „знанием“». Действительно, в обычной жизни (а не когда мы пробираемся сквозь дебри философии) мы вряд ли добиваемся абсолютной неоспоримости убеждения, прежде чем назвать его знанием. К примеру, если на автобусной остановке у меня спрашивают: «Вы не знаете, который час?», я не задумываясь отвечаю: «Знаю, сейчас 12:30». Да, существует вероятность того, что мои часы отстают или сломались, но я по-прежнему утверждаю, что знаю. С какой стати философы вдруг решили все измерять по таким запредельным стандартам? Особенно учитывая, что сходя со своей философской трибуны, они сами перестают даже пытаться им соответствовать. Если кто-то попытается доказать мне, что мои убеждения неверны, я просто спрошу: «И что?». Значение имеет не сама возможность, а доля вероятности. И до тех пор, пока мне не продемонстрируют веские доказательства того, что мои убеждения не «возможно» неверны, а вероятно неверны, я и палец о палец не ударю.
Сам я склоняюсь ко второму взгляду. Но, возможно, можно просто заключить, что в этих двух мнениях ведется рассуждение о разных видах знания. Первый тезис говорит о «суперзнании», в котором никогда, ни при каких обстоятельствах не может сомнений. Именно такое знание пытался найти Декарт с помощью своего безжалостного метода. Второй же рассматривает «обыкновенное» знание, которое по-прежнему можно продолжать называть знанием, даже если у вас есть основания полагать, что оно, возможно, неверно. Однако если оно вероятно неверно, называть его знанием уже нельзя. Обе стороны согласны с тем, что Возможность Матрицы почти исключает существование «суперзнаний», но не сильно влияет на обыкновенные знания, которыми мы распоряжаемся. Поставленный под таким углом, вопрос «Знаем ли мы что-то на самом деле» несколько теряет свою остроту. Но, вероятно, так и должно быть.
Откуда Нео знает, что он в Матрице?
Давайте немного сменим тему и поговорим о том, как Нео выясняет, что он в Матрице. В фильме утверждается, что Нео узнал (употребим это слово в значении «обыкновенного» знания) нечто ранее неизвестное: всю свою жизнь он провел в куче розовой жижи, пока суперкомпьютеры транслировали в его мозг ложные картинки. Откуда же Нео узнает об этом – если вообще узнает?
До того, как поставить Нео перед выбором между красной и синей таблетками, Морфеус говорит: «Объяснить, что собой представляет Матрица, невозможно – это нужно увидеть». Он не поясняет, почему, – но ответ очевиден: потому что на словах бы ему никто не поверил. Точнее, поверили бы только глупые или чересчур доверчивые люди, которых можно убедить в чем угодно. И это совершенно явно не те люди, которых искал Морфеус. Слепая вера (даже в то, что оказывается правдой) – не знание. Знание должно быть чем-то подтверждено. В традиционном смысле слова знание – это правдивое доказанное убеждение. Это не идеальное определение, но оно, по крайней мере, отсекает идиотские мнения и удачные догадки.
Нео выбирает красную таблетку, чтобы узнать, как глубоко ведет кроличья нора. Буквально через пару минут ему приходится наблюдать самые странные вещи, которые он видел в своей жизни. Разбитое зеркало собирается воедино, а когда Нео прикасается к нему, его тело начинает покрываться жидким зеркальным веществом. Внезапно он просыпается в капсуле, полной розовой слизи; прямо к его телу подключены бесчисленные кабели. Вокруг него еще миллион таких же капсул. Летающий робот-паук, заметив движение, отключает Нео от сети питания. Затем героя спускают в канализацию, откуда его вылавливает гигантский подъемный кран.
После освобождения из Матрицы Нео долго восстанавливается, лишь изредка приходя в сознание. Когда он набирается сил, ему проводят экскурсию по кораблю, а потом сразу же втыкают в голову штекер и помещают в тренировочную программу, где Морфеус наконец объясняет, что собой представляет Матрица.
Согласитесь, в такое сложно поверить. Нео сначала и не верит – и сложно его в этом обвинить. От пережитого его в буквальном смысле тошнит. Когда узнаешь, что вся твоя жизнь была тщательно спроектированной иллюзией, ощущения наверняка не из приятных. Но вопрос здесь состоит не в том, насколько болезненным было бы узнать столь печальную правду, а в том, разумно ли было со стороны Нео поверить в столь шокирующую информацию? Наряду с утверждениями Морфеуса, являлись ли испытания, через которые он прошел, достаточно веским доказательством существования Матрицы? Или с его стороны по-прежнему было глупо верить во всю эту историю?
Заметьте, я не спрашиваю, возможно ли, что новые убеждения Нео (что он всю жизнь провел в Матрице и теперь выбрался из нее) были ложными. Очевидно, что это возможно. Возможно, Матрицы не существует, Нео продолжал жить в привычном мире, а красная таблетка просто выступала сильнейшим галлюциногеном (надеюсь, это не так – многих бы эта новость сильно разочаровала). Но это всего лишь одна из возможностей, и не обязательно правдивая. Возможные сценарии не должны отвлекать нас от обсуждения вероятных, потому что именно наиболее вероятные сценарии заслуживают нашего внимания.
Что же получается в итоге – разумна ли вера Нео в то, что он жил в Матрице, а после был освобожден? Если да, то можно даже заявить: он знает, что это правда. Принимая во внимание вероятность ошибки, будем считать это знание обыкновенным.
Давайте всерьез рассмотрим вариант, что у Нео не было веских причин поверить Морфеусу и собственным ощущениям. Итак, представим, что Нео 25 лет, и все 25 лет своей абсолютно нормальной жизни он должен выбросить из головы после нескольких очень странных дней. Сказать, что его решения довольно поспешны – ничего не сказать, особенно с учетом, что они принимались под воздействием неизвестной красной таблетки.
Ситуация выглядит еще более жалко, когда мы понимаем, что инструменты, с помощью которых Нео должен оценить новую информацию, были полностью сформированы во время его предыдущей жизни, которую он как бы должен