Лицо мужчины резко поменялось и сделалось более располагающим.

– Значит ли это, что вы унаследовали квартиру Елизаровой?

– Знаете о ее смерти?

– С самого первого дня. С тех пор, как вам, полагаю, известно, прошло более полугода.

– Тогда зачем вы явились? – не церемонясь, спросила Стерхова.

– А я, собственно, к вам пришел, – выдав эту фразу, мужчина вдруг спохватился: – Разумеется, если вы законная наследница Елизаровой.

– Предположим, что это так. – Она подошла к двери и в упор уставилась на него.

Мужчина поспешно вытащил из кармана карточку и протянул ее Анне.

– Позвольте представиться – старинный знакомый вашей тетушки Ефрем Петрович Дубасов.

Она забрала визитку и, скользнув по ней взглядом, открыла дверь.

– Проходите. – Анна жестом пригласила Дубасова снять верхнюю одежду и пройти в комнату. – Что вас привело?

– У меня деликатное дело. Вы, простите, кем приходитесь Елизаровой?

– Племянницей. Если можно, поближе к теме вашего визита.

– Я много лет коллекционирую раритетные предметы, в том числе одежду и театральные костюмы, принадлежавшие известным актерам.

– Чем же я могу вам помочь?

– У нас с Руфью Адамовной была договоренность, но в связи с ее безвременной кончиной мы не успели воплотить наши планы в жизнь.

– О чем шла речь?

– Ваша тетушка намеревалась уступить мне несколько сценических костюмов, в которых выходили на сцену корифеи Ленинградского драматического театра.

– На какой стадии прервалось это дело? – спросила Стерхова. – Вы заключили договор? Возможно, передали ей деньги, и у вас есть подтверждающий документ?

– А вот этого как раз не случилось. Мы не успели.

– Ну что же… – сказала Анна. – Будем считать, договоренность не состоялась.

– Но ведь костюмы унаследовали вы! – возбужденно вскрикнул Дубасов.

– Вчера я передала всю коллекцию в дар музею.

– Это катастрофа… – выдохнул тот и на глазах потускнел.

Взглянув на него, Анна ощутила вину. Ей сделалось стыдно за излишнюю жесткость, которой она иногда грешила.

– Если хотите… – начала говорить она.

Дубасова словно подбросило, он явно почувствовал надежду на благополучное разрешение дела.

– О чем это вы?!

– Не уверена, что музей заберет все костюмы, возможно, что-то останется.

Дубасов поник и заговорил трагическим, слегка театральным голосом:

– Не думаю, что такое случится. У вашей тетушки был исключительный нюх на ценные раритеты. Увидите, они заберут все.

Неожиданно прозвучала трель телефона. Стерхова подала предупреждающий знак гостю, после чего ответила на звонок:

– Слушаю.

– Анна Сергеевна, здравствуйте, это Богомолова. Вы не заняты? Могли бы мы с вами увидеться?

– Сегодня? – спросила Анна.

– Если это возможно.

– Где?

– Приезжайте ко мне в музей. Запишите адрес.

– Говорите. Я запомню. – Выслушав Богомолову, она закончила разговор обещаньем: – Минут через сорок буду у вас.

– Что? – с надеждой в голосе осведомился Дубасов.

– Мне звонили из музея.

– Неужели что-нибудь возвращают?

– Пока не знаю. – Анна поднялась и сунула телефон в сумочку. – Прошу прощения, Ефрем Петрович, мне нужно идти.

Дубасов тоже встал и вышел в прихожую. Там, задержавшись, сказал:

– Пообещайте, что позвоните мне, если костюмы вернутся к вам.

– Позвонить несложно. – Анна открыла дверь и вышла на лестничную площадку.

– В вашем голосе я слышу сомнение. – Дубасов вышел за ней.

– Дело в том, что я вас совсем не знаю.

– Я был знаком с вашей тетушкой и не раз видел коллекцию. Спросите, и я в подробностях ее опишу.

– Пока ничего не могу обещать, – заключила Стерхова. – Дальше посмотрим.

Дорога с Лиговского проспекта до музея заняла чуть больше времени, чем предполагалось – город стоял в пробках. Светлана Михайловна встретила Стерхову в вестибюле и через неприметную дверь провела в служебные помещения.

– Идемте в мой кабинет.

Войдя туда, Анна сразу заметила серое пальто с пятнистым меховым воротником, лежавшее на столе.

– Оно из коллекции тетушки.

– Вы совершенно правы. – Светлана Михайловна взяла пальто и, вывернув его наизнанку, показала распоротый шов подкладки. – Взгляните, пожалуйста, сюда.

– Дыра?

– И я хочу объяснить, – продолжила Богомолова. – Этим утром при осмотре предметов из коллекции вашей тетушки кое-где мы обнаружили повреждения, разрывы и следы молевых трат.

– Молевых трат? Простите, не поняла… – заметила Анна.

– Это когда вещи поела моль. У нас существует своя терминология: если вещь чуть-чуть тронута молью, мы говорим – туше. Если сильно поедена, говорим – атак. И крайняя степень – манже, значит, съеденная. В случае с этим пальто мы имеем туше. Но даже такие незначительные траты требуют реставрации.

– К чему вы это рассказываете?

– Обнаружив следы молевых трат, сотрудница отдала пальто из постановки «Стеклянный зверинец», сшитое на актрису Теплякову, в реставрационный цех. А там…

– Что? – напряглась Анна Стерхова.

– Реставратор подпорола подкладку, чтобы подобраться к поврежденному участку лицевой ткани и обнаружила…

– Что?! – повторила Анна громче.

– Она обнаружила за подкладкой зашитую фотографию.

– Зачем? – В голосе Стерховой прозвучала растерянность. – Зачем ее туда зашили?

– Не могу ответить на ваш вопрос, – покачала головой Светлана Михайловна.

– Покажите мне ее!

– Вот, пожалуйста. – Богомолова достала из ящика стола конверт из крафтовой бумаги. – Можете забрать. Возможно, она из вашего семейного архива.

Анна взяла конверт и покрутила его в руках.

– Фотография лежала в конверте?

– Нет. Она была обернута медицинской клеенкой и пришита к пройме, возможно, поэтому не особо прощупывалась. Ткань верха плотная, плюс дублерин.

– Медицинская клеенка? – скривилась Анна. – Не проще ли было использовать полиэтиленовый пакет?

– Возможно, под рукой была только клеенка: – заметила Богомолова и спросила: – Так вы посмотрите фотографию?

– Да-да, конечно. – Стерхова достала снимок из конверта и, вглядевшись в него, уверенно заявила: – Эта женщина мне незнакома.

– А вы приглядитесь, приглядитесь. Или лучше заберите фото домой и поройтесь в альбомах Руфи Адамовны.

– Конечно же, я пороюсь… – сказала Анна и вдруг замолчала. – Мне кажется или женщина одета в то самое розовое платье?

– И вы тоже заметили! – оживилась Светлана Михайловна. – Фотография черно-белая, но платье легко узнается, оно из спектакля «Бесприданница» постановки тысяча девятьсот тридцать пятого года.

– Да-да… Вы говорили, что его сшили для миниатюрной актрисы Трефаловой. Может быть, на фотографии именно она?

– Определенно нет. – Богомолова покачала головой. – Я знаю Трефалову в лицо. К тому же очевидно, что фотография сделана позже.

Стерхова перевернула снимок и прочитала:

– Номер 13. – Она подняла глаза на Светлану Михайловну. – Что это значит?

Та пожала плечами и предположила:

– Возможно, существуют другие снимки – до и после тринадцати.

Стерхова сунула фотографию в конверт, а его положила в сумочку. Взглянув на пальто, лежавшее на столе, она спросила:

– Кажется, его шили на актрису Теплякову?

– В конце восьмидесятых годов прошлого века, – подтвердила Богомолова.

– Родись я пораньше, возможно, встретила бы ее у тетушки в костюмерной.

– Бывали там?

– Очень часто, особенно в дни новогодних каникул. В театре в это время шли дневные детские спектакли и новогодние утренники.

– У вас было интересное детство, – сказала Богомолова и покосилась на свои часики.

Анна поняла, что ей пора уходить, и направилась к двери.

– Не буду вас задерживать. Если еще что-нибудь найдете, звоните.

Последняя фраза была, скорее, иронией, но Светлана Михайловна отреагировала очень серьезно:

– Сразу же позвоню!

На улице сильно похолодало, и если утром Анне, одетой в легкое пальто, было комфортно, то сейчас – очень холодно. Усевшись в машину, она включила обогреватель. Теплый воздух стал заполнять салон, будто окутывать ее невидимым пуховым одеялом. Анна положила руки на руль и на мгновенье закрыла глаза. Обогреватель был надежным союзником