— Мой кошелек! Там права! Там….она украла. Девка! Вон она в шапке серой!
— Ах ты ж сучка! Эй! Держите девку в черной куртке она кошелек у женщины украла.
Твою ж мать! Я начала расталкивать толпу, бежать вперед, оглядываясь на преследующего меня борова с красной рожей. За ним еще парочка активистов увязалась. Так интересно, когда детей педофилы в кусты утягивают, женщин насилуют так активистов днем с огнем не сыщешь, а на меня мелкую целая толпа. Че? Я ж самый страшный ужас улиц, меня скрутить в два счета можно и стать великим героем.
— Держите воровку! Вон она, рыжая гадина! Кошелек украла!
Ну все. Шапка, зараза свалилась с головы и теперь я сверкала на всю площадь своими ярко-рыжими космами. Прям движущаяся красная мишень. Твари. Ну что им неймется. Всегда ж по хер всем. А с моим счастьем прям отряд Робин Гудов образовался. Я на ходу кошелек открыла, деньги быстро достала и отшвырнула его, пнула ногой. Думала отвяжутся, но нет, за мной все равно гнались. Даже мент откуда-то выискался и теперь сверкал желтым жилетом поверх формы, пузатый как шарик, но гад не отстает, руками размахивает. Этот если сцапает будет худо может и дело завести, а потом Степановна места на мне живого не оставит и в подсобке на неделю с тараканами запрет. Тараканы — это жесть. Тараканов я боялась очень сильно. И она, сука старая злобная, это прекрасно знала.
Каким образом я выскочила с другой стороны сцены, прямо за тремя огромными машинами и выкатилась под ноги охраны Барского, я так и не поняла, но меня толкнули в спину и я, проехавшись на животе, ободрала щеку об асфальт и клюнула в него переносицей. От боли потемнело перед глазами и шморгнула, втягивая кровь, но она все равно под носом размазалась.
— Держи воровку! — кто-то проорал сзади. Видимо тот мент, но его ближе не подпустили. А потом голос и вовсе стих. Правильно, к дьяволу близко подходить нельзя. Даже ментам.
Меня тут же схватили за шиворот и подняли в воздух. Но я уже ничего не слышала и не видела….потому что ОН совсем рядом стоял, с кем-то говорил по сотовому. На красивых крупных пальцах поблескивало кольцо. А на широком запястье диск часов. На возню в толпе даже не оборачивался, а у меня сердце так заколотилось внутри, что дышать нечем стало. Впервые так близко увидела и даже ошалела от этого. Не таким он мне представлялся. Другим. Страшным, старым, противным. Зло ведь не бывает вот такое… Оно должно выглядеть, как зло! И я напротив этого зла, пышущая праведным гневом стою, говорю кто я и оно растворяется исчезает. А сейчас не просто страшно стало, а я вдруг уменьшилась ростом, размерами и вообще в козявку превратилась. Потому что зло имело реальные черты и оказалось намного ужаснее именно своей холодной отстраненностью. Оно излучало тяжелую ауру опасности и от страха начинало дрожать все тело.
— Отпустите! Отпусти-те-е-е-е! Ничего я не брала! Врет он!
Изловчилась и укусила охранника за руку, тот невольно разжал пальцы, а я вперед рванула прямо к Барскому и тут же меня снова схватили, руки за спину заломили и наклонили вниз лицом к асфальту, удерживая заодно и за волосы. Коса расплелась и лапы красномордого зарылись мне в космы, причиняя адскую боль. Кровь капнула вниз, и я потянула носом. От чего-то стало стыдно, что я такая жалкая, захотелось смыться. Я передумала что-то говорить. К своим хочу. Подарки получать и ни о чем не думать. Я даже согласна чтоб меня отхлестали линейкой.
— Отпуститеее! Сейчас же! Уродыыыы! Больнооо! — завопила так громко, что Барский все же обернулся. А я замерла. Меня глаза его ввели в ступор. Очень красивые и в тоже время страшные глаза. Волчьи. Не знаю почему именно это сравнение пришло на ум. Они у него очень светлыми оказались, бледно-голубыми. Холодного цвета. Ледяные какие-то. Взгляд неподвижный и кажется даже воздух покрывается инеем, замерзает почти невидимыми тонкими паутинами. Брови слегка на переносице сошлись и губы сочные чуть брезгливо поджаты, седина на висках поблескивает, запуталась в темно-каштановых волосах. Не красивый, нет, но я от чего-то пошевелиться не могла и даже моргнуть.
На нем пальто стального цвета, воротник голубой рубашки идеально отутюжен, бордовый галстук контрастирует с темно-серым пиджаком. И я не знаю… не смыслю ничего ни в моде, ни в том насколько стильно он одет. Я вообще это слово из телевизора выцепила, но я точно знаю, что шикарно, особенно вот та золотая полоска на галстуке. Так шикарно, что я бы побоялась коснуться его пальто своими грязными пальцами. Но тут же захотелось это сделать. Схватиться за него и оставить следы. Пусть корчится от гадливости. Наверное, именно тогда я и влюбилась в него… ужасно влюбилась, намертво.
— Уберите это отсюда. — и отвернулся, собираясь сесть в шикарный серебристый джип.
Это?! Он назвал меня ЭТО. Злость была столь сильной и ослепительной, что казалось меня живьём подпалили. Слезы на глаза навернулись. Я бы не осмелилась… да, шла за ним, но не осмелилась бы сказать то, что хотела, а сейчас словно черт в меня вселился и я заорала что есть мочи.
— Не Это! А Есения Назарова! Помните такую? На-за-ро-ва!
Темные брови нахмурились еще больше и мощные челюсти сжались. Стало страшно втройне, даже мурашки вдоль позвоночника пробежали и поджались пальцы на ногах. Если в природе и существует жуткий и тяжелый, как камень взгляд, то я впервые его увидела вживую.
Где-то в подкорке мозга прозвучало его голосом «расстрелять» и послышалась автоматная очередь, я даже увидела себя, падающую на землю с красными дырками в груди. Но меня это не остановило…
— А Сергея Назарова и жену его Людмилу помните? Или память у вас такая же недолговечная, как и ваши обещания?!
Охранник ответил мне пинка сзади и дернул за волосы еще сильнее.
— Заткнись шваль! Хотите утоплю сучку наглую? Зубы ей повыбиваю?
Барский спокойно осмотрел меня с ног до головы, настолько спокойно, что от этого спокойствия у меня дух захватило и дышать стало больно от страха, потом поднял такой же жутко-спокойный взгляд на охранника, словно меня здесь не было или я какая-то грязь. не достойная даже слова:
— Не хочу. В машину ее, пусть не орет тут, и вези сам знаешь куда. Да так чтоб журналисты не видели. Давай, быстро.
Боров красномордый потащил меня за волосы к машине, накрыв мне рот ладонью, я брыкалась и вырывалась, но против него казалась себе бесполезной и беспомощной гусеницей. Боже! Зря я это сказала! Зря!