С лица Ларки вдруг пропало наигранное выражение напускного веселья. Словно выключился весь этот раздражающий пафос.
— А что с Митей? Все так же плохо, да?
Ужасно не любила рассказывать о проблемах брата, мне казалось, что это выглядит жалко и я побираюсь или о помощи прошу заранее. Мы, конечно, обращались в фонды, но я не могла в соцсетях денег вымаливать и по знакомым ходить с протянутой рукой. Не могла и все. Нееет, я никого за это не осуждала, наоборот, искренне радовалась, когда у людей получалось собрать. Может быть, это неправильно, и я лишала Митю шанса, но у меня язык не поворачивался попросить. Благодарила от души, когда помогали, но сама не умела и мама не умела умолять дать хоть копейку.
— Эпилепсия началась пару лет назад. Точнее, она и была, но мы не знали, пока хуже не стало. Нужно тщательное обследование и, может, операцию делать — подозревают опухоль. Но пока мы на лекарствах.
— Ужас какой! — всплеснула руками с длинными фиолетовыми ногтями. — Это помимо его аутизма!
— ДЦП. Не аутизм. Ты прости, Лар, у меня вечером девочка приходит — я ей по английскому помогаю. А мне еще трех пациентов обойти и Мите капельницу поставить.
— Подожди ты… подожди.
Она о чем-то думала, постукивая ноготком по столешнице, а потом вдруг спросила.
— Надь, а если я тебе работу предложу хорошую? Тебе ведь не хватает копеек твоих, я же вижу, что плохо все. Давай помогу, а?
Я вдруг поняла, что так и не спросила у нее, чем она сама занимается. Когда своих проблем по горло, невольно становишься эгоистом, и чужая жизнь совершенно не волнует. Ни порадоваться, ни посочувствовать нет ни сил, ни желания.
— У меня с мужем агентство свое. Оказываем разного вида услуги высокопоставленным лицам. Находим для них обслугу, нанимаем дворецких, бухгалтера, садовника, в общем, полностью берем на себя все бытовые проблемы клиента. Я могу найти для тебя хорошее местечко с окладом в десять твоих зарплат, но надо переехать в столицу.
Лариса несколько секунд меня пристально рассматривала:
— Например, можно было бы устроить тебя горничной в приличный дом на полный рабочий день, включая проживание. На заочку пошла б в медицинский со временем.
По мере того, как она говорила, у меня сердце билось все сильнее и сильнее. Громче и громче. Так что в висках пульсацией отдавало. Мне хотелось заорать и схватить Ларку за руки, но я только стиснула чашку и перестала нервно размешивать сахар.
— Ну чего ты молчишь? Ты бы хотела, чтоб я подыскала тебе хорошее место?
Я молча кивнула, не в силах сказать ни слова.
— Ты не думай — работа не грязная. У них такие хоромы, как дворцы. Унитазы чуть ли не золотом покрыты. Там стерильней, чем в ваших операционных, и все автоматизировано. Будешь как сыр в масле кататься. Ну да, это, конечно, не научный центр и не частная клиника… но ты вряд ли смогла бы туда устроиться. Ты ж не дурочка и сама понимаешь… Может, брата со временем привезла б в больницу хорошую.
Глаза Ларки сверкали, и она явно была довольна собой. Люди невероятно любят кому-то помогать, это делает их значимыми в собственных глазах. Они начинают считать себя хорошими и добрыми, гордиться собой и натирать нимб синтетической тряпкой, не оставляющей ворсин. Почему именно ею? Не знаю. У меня перед глазами возникла именно такая тряпка из рекламы.
— Так, я сейчас позвоню Игорьку, он мне пробьет по картотеке, где требуется обслуга, мне сегодня запрос попадался на рабочем мейле, а ты собирайся — вместе полетим, нас там встретят. Я тебе и аванс выбью.
У меня возникло желание просто задушить ее в объятиях. Запищать и душить, душить, душить. Надо же. Ведь мы в школе и не дружили особо, а тут на тебе. Но я впала в ступор. Ларка подняла указательный вверх, набирая номер в сотовом.
— Гош, а Гош… глянь для меня, кому горничная недавно нужна была? Та нет. Нет же. Эта девочка не такая. Именно горничная настоящая. Да, и перезвони мне.
Прикрыла трубку ладошкой.
— У тебя если что со здоровьем все в порядке? Врачей сможешь обойти?
Я быстро закивала. На самом деле медосмотр мы в клинике каждый квартал проходили.
— Вот и чудненько. Судимостей не было?… Хотя, что я спрашиваю, какие судимости, если тут на лбу написано — «я честная, можете меня дурить».
Я рассмеялась впервые за нашу встречу, а может, и впервые за долгое время.
— Неправда.
— Правда-правда. Я помню, как мы тебя с Елисеевой обманули и сперли браслет, который тебе Генка подарил на день рождения. Дурында ты.
— Вы же его вернули.
— Конечно, вернули. Елисеева думала, это золото, а это просто железка желтая оказалась. Вот и вернули. Ой, мы такими сучками в школе были, и вспомнить стыдно.
Мне почему-то подумалось, что вряд ли она сейчас сильно изменилась. Но вслух я этого, как раньше, не сказала. Обижать ее было ни к чему.
— А ты, я смотрю, как была добрая душа, так и осталась. Нельзя, Надька, в наше время такой быть. Люди — звери, а то и хуже. Уж поверь мне. Я такого насмотрелась с работой этой…
* * *Я подняла снова взгляд на маму.
— Надо, мам. Пора нам выбираться из нищеты этой. И, может, Митю получится в столицу привезти. Ты радоваться должна, что шанс такой появился. Главное, не грусти и отдыхай побольше. Если что, к Светлане Анатольевне обратись — она поможет обязательно. Обещала позаботиться о тебе.
Мама кивнула и руку мою сильно сжала, а у самой слезы на глазах.
— Ты прости меня, хорошо?
— О боже, за что?
— Что во так вот все… что не дала вам ничего. Сама с зарплаты на зарплату, и ты также… Может, надо было не за отца твоего выходить, а… за кого-то побогаче. Были же у меня всякие ухажеры-мажоры.
— Стоп! Остановись… не говори лишнее. Ты папу любила, и он тебя любил. И это самое дорогое, что у вас было. Деньги — не самое главное в жизни, мама!
— Главное… главное. Деньги — это свобода, Надя. Это возможность жить, как хочешь… возможность жить, понимаешь?
Она разрыдалась, а я обняла ее крепко и зубы стиснула.
— Не главное. Думаешь, у них, у богачей этих, дети не болеют и не умирают?