Через несколько лет я уже играла на нескольких музыкальных инструментах и пела в школьном ансамбле. Дальше по нарастающей. Конкурсы, выступления, первые успехи, концерты, записи дисков. Конечно, не без помощи отца, но все же диски раскупали. И я запрещала ему вмешиваться. Не давала лезть в мои успехи. Я хотела сама. Доказать, что что-то могу. Он смеялся и говорил, что без его помощи максимум, на что я могу рассчитывать — сцена одного из столичных ресторанов, и то, только если он этого захочет. А он меня, естественно, туда не пустит. Надо завязывать с этим и браться за ум. Идти учиться.
Ему вообще не нравилось, что я увлеклась музыкой настолько серьезно, да и семья на него давила. Негоже женщине из семьи Нармузиновых по концертам мотаться и светиться везде.
Но я не собиралась сдаваться. Я хотела большего. У нас собрался свой коллектив, своя группа. Мы ездили выступать по небольшим городам, пестрели в соцсетях с новыми треками. Правда, до чего-то грандиозного не дотягивали. Молодежных групп сейчас слишком много, пробиться не просто тяжело, а нереально трудно. Отец периодически интересовался моими успехами и посмеивался, когда я говорила, что особо нечем похвастаться. Предлагал свою помощь, но я отказывалась. Это напоминало своеобразную войну. "Признай, что без меня ты никто", а я не признавала. Я хотела, чтобы меня считали талантливой. Точнее, я в этом не сомневалась, но без общественного признания это ничего не стоило.
Когда мы попытались пробиться на конкурс, я запретила отцу вмешиваться. Запретила давить на жюри, запретила даже звонить в приемную комиссию. Я сказала, что если узнаю, что он помог, то никогда ему не прощу.
Если кто-то и мог подумать, что он испугался моих угроз, то только не я. Ахмеду Нармузинову было глубоко наплевать на чье-то прощение, а на мое особенно, он просто хотел, чтобы я обломала крылышки и угомонилась.
Мы прошли первый отборочный тур и попали на сам конкурс. Это была победа… И сейчас я смотрела на электронное письмо и мне хотелось завопить от радости. Я схватила сотовый, едва он зажужжал, включаясь и высвечивая яблоко на белом экране.
Давай. Включайся. Я хочу, чтобы отец знал об этом. Меня приняли, я прошла. Мне нужно собираться и уже сегодня вылетать. Сегодня-я-я-я. Наверняка, они долго думали… потом позвонил Козловский. Он увидел запись отборочного тура и выбрал меня. Он им сказал, что вот эту девочку тоже надо взять, что она талантлива, и это, наверняка, новая звезда и… Меня унесло. Я прям представляла, как Козловский звонит учредителям конкурса и говорит о том, что он хочет только меня, и без меня этого конкурса не будет.
Отец ответил не сразу. Любит он на линии подержать. А когда взял трубку, я набрала в легкие побольше воздуха и выпалила:
— Пап. Меня взяли-и-и-и. В "Парад планет".
Он выдержал паузу, я даже слышала, как отец сказал кому-то очень тихо, чтоб убиралась. Послышался звон и где-то хлопнула дверь. Очередная девка. Я даже не задумывалась о них. Отца никогда не видели с женщинами. Он не заводил отношений.
— Ну, я рад. Молодец. Поздравляю. Когда вертушку готовить?
— Пап, надо успеть. Конкурс уже завтра, в столице. Сегодня вылететь.
— Иди, пакуй чемоданы, Лекса. Успеешь.
— Я говорила, что люблю тебя, папа?
— Не говорила. Можешь и не говорить, я и так знаю. И еще — без фокусов там. Сами с тобой поедет.
— Пап?
— Да.
— Ты точно ничего не сделал?
— В смысле?
— Ты ни на кого там не давил?
— Где там?
— Папа. Ты прекрасно меня понял. Меня на конкурс взяли без твоего вмешательства?
— Лекса, последнее, о чем я думаю — это вмешиваться в твою блажь. Выиграла — молодец. Играйся. Надоест — найдем тебе другую игрушку. Письмо мне перешли. Я все проверить хочу. И иди, пакуй чемоданы.
В вертолете меня раздирало от невероятной радости, меня от нее просто подбрасывало. Я написала всем подругам, мы запостили эту новость в соцсетях. Я принимала многочисленные письма поддержки, лайки в инстаграме, твиттере и вконтакте. Я просто предвкушала свой триумф. Потому что даже просто участие в таком грандиозном проекте — это победа.
Меня встретила машина с представителями конкурса. Меня фотографировали и задавали вопросы о том, как я долетела.
А когда мы сели в автомобиль и заблокировались двери, мне вдруг начало казаться, что здесь что-то не так… Разве в аэропорту не должны быть журналисты и операторы? Я обернулась и увидела машину Сами, следующую за нами. Выдохнула и повернулась к мужчине в черном костюме, который представился сопровождающим.
— Так вы говорите, меня вначале отвезут на пресс-конференцию в честь открытия конкурса? Я бы хотела заехать в отель и переодеться. Отец снял мне номер в "Мирмакс Эксклюзив". Отвезите меня вначале туда.
— Конечно. Именно туда мы и поедем.
Я кивнула и снова достала смартфон, отписываясь Кире, что долетела прекрасно. Спустя время мне показалось, что мы как-то слишком долго едем, и я, выглянув в окно, похолодела — машина неслась по пустой загородной дороге. Я резко обернулась назад и автомобиль Сами уже не увидела.
— Куда мы едем? — спросила я и стиснула смартфон пальцами.
Мне не ответили, и когда я перевела взгляд на дисплей своего айфона, то увидела, что связь пропала.
ГЛАВА 2. Андрей
Инстинкт мести в конечном счете есть не что иное, как инстинкт самосохранения.
© Эмиль Дюркгейм
— Андрей Савельевич, мы следуем в пункт назначения.
— Как себя чувствует наша звезда? — со смешком спросил я.
— Звезда на удивление сообразительной оказалась, уже начала соображать, что к чему… Кричит, матерится и грозится позвонить папочке.
— Блокировки сигнала в действии?
— Да. Сами с главной машиной общаемся по рации.
— Как с ее охраной все прошло?
— Без происшествий. От хвоста оторвались. В течение получаса будем на месте.
Я нажал кнопку отбоя и ухмыльнулся, повторяя про себя слова Русого. Конечно без происшествий. Хотелось даже вслух добавить "пока что". Все происшествия нас ждут впереди, и сейчас я почувствовал, как кровь по венам побежала быстрее и в голове зашумело от нетерпеливого предвкушения. Как же долго я ждал этого часа. Каждый день, месяц за месяцем, превозмогая дикие приступы ярости и отчаяния, чтобы не сорваться с места и голыми руками не прикончить эту тварь. Он, как гребаная тень отца Гамлета, преследовал меня повсюду — не было и минуты, чтобы я не думал о том, как окуну чертового ублюдка в грязь. Ему не привыкать — он в ней живет, но теперь пришло время ею захлебываться.
Даже у самых конченых