— Могла и водочки купить на твои-то бабки, — он заржал, показывая гниловатые зубы. — Сучка, нахлебница хренова. Сидела бы в интернате своем, нет — сбегает вечно, а мне корми, пои. Мне б себя прокормить. Что смотришь, дрянь? Спасибо скажи, что обратно не отвез, а ты отцу — самогон, небось, сдачу забрала? Глянь, какой гость важный у нас.
Конечно важный, для него любой, кто при деньгах, важный. Почему сбегаю? Потому что. Не важно, почему. Если к тебе, чудовище, иду, значит лучше здесь, чем там.
Я снова на гостя посмотрела. Высокий, худощавый, но сильный, словно из гранита высечен. Когда прижимал к себе, даже больно было. Интересная внешность у него — волосы черные, брови вразлет, кожа смуглая, обветренная, а глаза голубые. Может, и не русский. Родственник? Ага, а я королева Виктория. Он вообще на цыгана смахивает. Из него такой же наш родственник, как из меня та самая королева.
Снова потерла плечи. Сильно сдавил, еще синяки останутся. Ну и черт с ними, с синяками, одним больше, одним меньше. Я и так в горошек вся. В огроменный такой, багрово-сине-зеленый горох. Лишь бы отец больше не лютовал. Три дня назад он меня чуть не убил, когда водку свою проклятую не нашел. Называл Светкой-шлюхой и бил пряжкой ремня солдатского, приговаривая, что я его пойло с кем-то выпила. Куда попадал — туда и бил. Я только голову руками прикрывала и скулила, как собачонка.
Соседи уже давно ментов не вызывали. Привыкли или просто наплевать. Скорее, второе. Здесь всем и на всех наплевать. Отца тогда собутыльник от меня оттянул, а потом три дня их не было. Думаю, что отец выручку пропивал. Он грузчиком подрабатывал, а там наличкой платили. Только бабки получит — сразу пить. Я за это время отлеживалась, к синякам лед прикладывала и ревела. Некуда мне пойти. Даже в больницу нельзя — в интернат вернут. А туда нельзя. Никак нельзя, и кроме этого оборотня у меня нет никого. Братьев найти смогу, только когда школу окончу, а мне еще год учиться. Училась я хорошо, но не потому что умная такая, а потому что хотела другой жизни. Уже тогда я решила, что когда вырасту, буду всегда получать то, что хочу. Всегда. Любыми способами.
Парень отца выспрашивал насчет матери. Я особо не понимала, что именно он хочет, но спрашивал про фотки старые и про ребенка какого-то. Отец сказал, что мать шалавой была, и с кем она там путалась до него, он не знает. Могла б — я бы глаза ему выколола той самой вилкой, которой он куски колбасы с тарелки цеплял. Вор ответил, что если не помнит, то тогда ему пора, и бутылку со стола прихватил. У отца сразу амнезия прошла.
Я и сама слышала историю, как в молодости мать с каким-то богатым крутила и ребенок у нее от него был, потом мужик ее бросил и мать пить начала, а через время он вернулся и сына отобрал. Мать не любила рассказывать об этом, но иногда, пьяная, она рыдала и кого-то из моих братьев Андрюшенькой называла и как-то фотографию мне показывала с темноволосым и кареглазым мальчиком. Она ее от всех прятала. Мать нас очень любила и никогда меня не била. Просто слабая она оказалась… и жизнь такая у нее. Не повезло.
Я снова посмотрела на Вора. Внимательно слушает, но, судя по всему, ему этого мало. Отец вроде и отвечал на вопросы, но, когда гость, подавшись вперед, спросил насчет документов, меня позвал.
— Дашка, сюда иди. Сюда, я сказал.
Я встала, одернула свитер и подошла к столу.
— Пусть еще бухла принесет, — отец нагло осклабился, — я так лучше вспомню, где документы Светка прятала.
— Не покупайте ему, он ничего не скажет. Он песни петь будет или драться полезет.
— Молчи… ик… сучка. Убью. Я так говорить не буду — у меня бутылка пустая.
Вор дал мне денег.
— Купи.
— Давай, Дашка, пойди еще принеси. Иди, а то выдеру.
Пока я копошилась в коридоре, натягивая прохудившиеся сапоги, Вор вышел ко мне.
— Даша, ты куда за самогоном бегаешь?
— К соседке, — угрюмо сказала я, поднимая воротник куртки.
— Что у нее еще есть, у соседки твоей?
— Все у нее есть. Она на базаре торгует.
— На. Купи себе, что захочешь, самогон не покупай, поняла? — он протянул мне деньги.
— Не надо. Я не голодная.
С детства не любила ни у кого ничего брать. В этой жизни за все надо платить. За жрачку платить не хотелось. Особенно этому. Мне он и нравился, и не нравился. Чего это вдруг добрым заделался? В этот момент у меня громко заурчало в животе. Он усмехнулся, и я на секунду засмотрелась. Как короткое замыкание. Улыбка очень красивая и глаза светло-синие. Такие разве бывают? Вор мне деньги сунул, пока я пялилась, как дура, хотела руку отдернуть и манжета пальто задралась. Теперь он пристально смотрел на мое запястье, покрытое багровыми синяками.
— Отпусти. Чего уставился?
Но Вор сжал сильнее, я видела, как на его скулах заиграли желваки, поднял на меня взгляд и прищурился. Потом резко повернул мою голову в сторону, удерживая за подбородок, за ухом красовался такой же багровый след, но там еще и кожа лопнула. Я вырвалась, зло отшвырнула его руку.
— Отец? — спросил и глаза сверкнули. Нехорошо сверкнули. Даже мороз по коже пошел.
— Не твое дело, — огрызнулась и снова подняла воротник. Вор сцапал меня за шкирку, насильно сунул деньги в руку.
— Купи, я сказал, и дольше там побудь, поняла? — вот сейчас его голос звучал иначе, страшно звучал, угрожающе, — Конфет купи. Чтоб сдачи не было. Я проверю. Давай иди, малыш.
* * *Никуда не пошла, в коридоре притаилась. Знала я, что будет. По глазам гостя поняла, по тону голоса. Такие, как этот, не платят, они свое иными способами получают. Послышались сдавленные крики и звуки ударов — Вор отца прессовал, и сильно прессовал. Тот все вспомнил. Все отдал. Оказывается, не пропил документы, прятал. Не могу сказать, что мне его жалко было, но и удовольствия я не испытывала. Отец все-таки. Мразь, но отец. Пусть живет. Только понимала, что ментов звать не стану и в квартиру не пойду. Под руку Вору попасть не хотелось. А потом я услышала его голос:
— И еще, падла, хоть пальцем девчонку тронешь — вернусь и кастрирую. Яйца отрежу и сожрать заставлю. Понял? Понял, я спрашиваю?
— Таааки Дашка тебя привела, сука малолетняяя.
Звук удара:
— Это ты сука и тварь гнилая. Понял,