Эти вечера — лучшее, что осталось в моей памяти от Сомали. Вот мы сидим вокруг костра с мамой и папой, сестрами и братьями, все мы сыты, всем весело. Мы всегда старались быть бодрыми и смотреть в будущее с надеждой. Никто не сидел у костра, хныкая и вздыхая, никто не предлагал: «Давайте поговорим о смерти». Жизнь в пустыне тяжела, и чтобы просто выжить, нам необходимо было напрягать все силы, а уныние отбирало эти силы.
Хотя около нас не было никаких селений, я никогда не чувствовала себя одинокой, ведь мы играли с сестрами и братьями. Я была средним ребенком в семье: брат и две сестры были старше меня, а несколько других — младше. Мы беспрестанно гонялись друг за дружкой, лазили по деревьям, как обезьянки, играли в крестики-нолики, чертя линии пальцами на песке, собирали красивые камешки, копали в земле ямки для чисто африканской игры, которая называется «манкала». Мы даже играли в бабки на свой лад, только вместо резинового мяча-биты и металлических рюх пользовались камнями. Эту игру я любила больше всего, потому что она мне удавалась лучше, чем другим, и я неизменно старалась уговорить младшего братика Али поиграть со мной.
Но все же самое большое удовольствие, самую чистую радость мы испытывали от того, что мы дети, что живем на лоне природы и являемся ее частью, что мы вольны наслаждаться ее видами, звуками и запахами. Мы смотрели, как семьи львов целыми днями лежат на солнышке, катаются по земле, размахивая лапами, и негромко порыкивают. Как львята гоняются друг за другом и играют — совсем как мы. Мы бегали за жирафами, зебрами, лисами. Особенно нравились нам даманы — африканские зверьки размером с кролика, которые на самом деле были дальними родственниками слонов. Мы подолгу ждали у нор, а потом гонялись за даманами по песку.
Однажды я нашла страусиное яйцо. Я решила взять его домой: мне хотелось посмотреть, как из него вылупится страусенок, а потом держать этого страусенка у себя. Яйцо было размером с шар для игры в боулинг. Я выкопала его из песка и понесла, но тут появилась мама-страусиха и погналась за мной. Мы бежали наперегонки, а страусы, уж поверьте, бегают очень быстро — до шестидесяти с лишним километров в час! Она вскоре догнала меня и принялась бить клювом по моей голове — тук-тук-тук. Мне показалось, что она хочет продолбить мне голову, как яйцо, поэтому я оставила ее дитя в покое и со всех ног бросилась прочь.
Мы редко приближались к лесистым районам, но когда так случалось, мы обожали смотреть на слонов. Громоподобный рев был слышен издалека, и мы сразу взбирались на деревья, чтобы разглядеть их. Подобно львам, обезьянам и людям, слоны живут семьями. Если среди них находится малыш, то каждый взрослый слон — кузен, дядя, тетушка, сестра, мама, бабуля — старательно присматривает за малышом, чтобы никто его не обидел. И мы могли часами сидеть на деревьях, со смехом наблюдая за жизнью слонов.
Но постепенно счастливых дней становилось в семье все меньше. Сестра убежала из дому. Брат отправился в город, учиться в школе. Я узнала о нашей семье и вообще о жизни много печального. Перестали идти дожди, и растить скот становилось все труднее. Жизнь становилась более суровой, и я вместе с ней.
Этому способствовало еще и то, что на моих глазах умирали братишки и сестренки. В нашей семье было когда-то двенадцать детей, а сейчас осталось только шестеро. Мама родила двойняшек, которые умерли сразу же после рождения. Следующей стала красивенькая девочка шести месяцев от роду. Сегодня еще она была крепенькой и здоровой, а назавтра мама позвала меня:
— Уорис!
Я подбежала и увидела, что она стоит перед крошкой на коленях. Я сама тогда была еще маленькой, но поняла, что что-то не так, как должно быть, — малышка выглядела какой-то не такой.
— Уорис, принеси верблюжьего молока! — приказала мама.
Я была не в силах пошевелиться.
— Беги же скорее!
А я стояла как заколдованная, не в силах отвести глаз от сестренки. Мне было страшно.
— Да что с тобой? — закричала мама.
Я наконец смогла отвести взгляд и уйти, хотя знала, что увижу, вернувшись назад. Молоко я принесла, но малышка уже лежала без движения, и я поняла, что она умерла. Я снова посмотрела на сестру, и мама больно ударила меня. И долго еще она винила меня в смерти малышки: она считала, что во мне есть какая-то колдовская сила и что это я навлекла смерть на сестренку, когда стояла и смотрела на нее, не отрываясь.
У меня такой силы не было, но один из моих младших братьев и вправду обладал сверхъестественными способностями. Все соглашались с тем, что это не обычный ребенок. Мы прозвали его Стариком, потому что волосы у него поседели, когда ему было лет шесть. Он был необычайно умным, и все в округе приходили к нему за советом. Подходили к нам, бывало, и спрашивали:
— Где Старик?
А потом по очереди сажали этого маленького седовласого мальчика к себе на колени.
— Что скажешь, будут дожди в нынешнем году? — спрашивали у него.
Говорю как на духу: он никогда не вел себя как ребенок, хотя по годам был еще совсем дитя. Он размышлял, разговаривал, сидел и вообще вел себя так, как делают это очень мудрые старики. Все его уважали, но и побаивались тоже — настолько очевидным было то, что он не похож на остальных. Старик умер, будучи по годам совсем еще мальчишкой, словно в несколько коротких лет уместилась целая жизнь. Никто не знал, от чего он умер, но все чувствовали, что в этом был сокрыт какой-то глубокий смысл. «Он не от мира сего, иначе и быть не может…»
Как во всякой большой семье, каждый из нас отличался своими чертами характера. Я, например, была бунтовщицей — такой репутации я обязана поступкам, которые мне самой представлялись абсолютно логичными и оправданными, но старшим, особенно отцу, казались просто возмутительными. Как-то раз мы с младшим братом Али сидели под деревом и ели белый рис[2] с верблюжьим молоком. Али быстро и жадно проглотил свою долю, а я тщательно жевала, потому что это был редкий для нас деликатес. Еда не была у нас чем-то само собой разумеющимся, поэтому я всегда ценила ее и с наслаждением смаковала