в нескольких местах каменная стена. Внутри нее торчали из земли несколько двадцатифутовых каменных столбов, походивших на грозящие небу пальцы. Заметив их, глаз был уже не в силах оторваться от этого зрелища. Они стояли, полные тайны, и никто не знал, в чем смысл их существования. Их было девять, почти все покосились, и только один стоял прямо, а один совсем упал. Столбы были покрыты серым налетом, поросли мхом и разноцветными лишайниками, кроме одного, обнаженного и черного, тускло поблескивающего под лучами солнца. Наощупь он был совершенно гладким, в то время как на остальных под мхом можно было нащупать, а иногда и увидеть таинственную резьбу — знаки, символы. Эти девять каменных столбов и были Гробницами Атуана. Говорили, что они стоят здесь с тех времен, когда Архипелаг поднялся с морского дна. Они были старше Божественного Короля, старше Богов-Братьев, старше самого света. Они были гробницами тех, кто правил миром, когда людей еще не было. Гробницами Безымянных, и у той, что служила им, тоже не было имени.

Нечасто приходила она сюда, и кроме нее никто не входил в пространство за Тронным Залом, окруженное каменной стеной. Дважды в год в полнолуния, ближе к весеннему и осеннему равноденствиям перед Троном приносилась жертва, и она выходила из задней двери Тронного Зала с чашей, полной дымящейся козлиной крови. Половину ее она выливала к подножию стоящего прямо монумента, половину на один из упавших, покрытый ржавыми пятнами прошлых жертвоприношений.

Иногда ранним утром, когда косые солнечные лучи позволяли лучше рассмотреть резьбу на Монументах, Арха приходила сюда и бродила между них, вглядываясь в таинственные символы. Потом она садилась и смотрела на далекие горы, на крыши и стены Места, наблюдая за первыми признаками дневной активности вокруг Большого Дома и в казармах, за стадами овец и коз, которых гнали на скудные пастбища у реки. Среди Монументов нечего было делать, и она шла сюда только потому, что ей это было разрешено и давало возможность побыть в одиночестве. Что и говорить, место было жуткое. Даже в самые жаркие дни пустынного лета здесь чувствовалась прохлада. Ветер свистел между двумя столбами, которые стояли ближе всего и наклонились к друг другу, словно поверяя соседу какую-то тайну.

От стены Гробниц отходила еще одна каменная стена, делая длинный неправильный полукруг вокруг холма и уходя дальше на север, к реке. Она не столько защищала Место, сколько делила его на две части: на одной стороне

— храмы, дома жриц и стражников, на другой — казармы и жилища рабов. Никто из них не переходил на другую сторону, кроме дней священных праздников, в которых участвовали солдаты, барабанщики и трубачи. Но внутрь храмов они не допускались никогда: никто из посторонних не имел права входить во внутренние дворы. Когда-то Место посещалось паломниками, королями и вождями Четырех Стран. Первый Божественный Король, например, полтора века назад лично освятил ритуалы поклонения своей персоне в своем собственном храме. Но даже ему не разрешили подойти к Гробницам, даже он вынужден был спать и принимать пищу за окружавшей Место стеной.

По трещинам и выбоинам легко было забраться на стену. Как-то весенним днем Съеденная сидела на ней вместе с другой девочкой по имени Пенте. Обоим было по двенадцать лет. В это время им было нужно находится в ткацкой мастерской Большого Дома, среди гигантских станков, опутанных черной шерстью, на которых ткался холст для одеяния жриц. Они выскочили оттуда попить из родника, а потом Арха сказала:

— Пойдем со мной! — и повела подругу по склону холма вниз, к стене. Теперь они сидели на ней, в десяти футах от земли, свесив босые ноги и разглядывая пустынные равнины, уходившие от Места на север и восток.

— Как хотелось бы мне увидеть море! — воскликнула Пенте.

— Зачем? — спросила Арха, жуя сорванную по дороге горькую травинку.

Пустыня только что отцвела. Все маленькие цветочки рассыпали теперь свои семена, пуская на ветер пушинки или зонтики. Почва под яблонями покрылась бело-розовым ковром лепестков, а сами деревья стояли зелеными, единственная зелень на много миль от Места. Все остальное, от горизонта до горизонта, было грязного желто-бурого цвета, только горы слегка отливали голубым из-за цветущего шалфея.

— О, я не знаю зачем… Просто мне хочется увидеть что-нибудь другое, ведь здесь всегда одно и тоже. Ничего не меняется.

— Все, что случается в других местах, берет свое начало здесь, — сказала Арха.

— Да, конечно… Но мне хочется посмотреть, как это случается!

Пенте, мягкая, какая-то особенно домашняя девочка, улыбнулась. Почесав пятки о нагретые солнцем камни, она продолжила:

— Ты знаешь, что когда я была маленькая, то жила у моря. Наша деревня стояла прямо за дюнами, и мы часто играли на пляже. Однажды мы увидели много кораблей, целый флот, они плыли далеко в море. Мы прибежали в деревню, рассказали про это, и все вышли на берег посмотреть. Корабли выглядели как драконы с красными крыльями, а у некоторых и в самом деле были длинные шеи с драконьими головами. Это корабли из внутренних стран, не из Каргада, объяснил нам староста. Плыли они с запада. Они просто прошли мимо, и никто так и не узнал, куда же они направлялись. Подумать только, они и в самом деле явились из страны волшебников, где кожа у людей цвета грязи и где мигнуть не успеешь, как на тебя наложат заклинание!

— Только не на меня! — яростно воскликнула Арха. — Мне даже смотреть не хочется на них! Все они — нечистые, проклятые маги! Как они осмелились подплыть так близко к Священному острову!

— Божественный Король скоро завоюет их всех и превратит в рабов. А море мне и правда хочется увидеть. В лужицах после отлива остаются маленькие осьминожки, и если крикнуть на них: «Бу!», они становятся белыми. Смотри, Манан идет, тебя ищет!

Слуга и телохранитель Архи медленно шел вдоль стены. Иногда он нагибался, срывал росток дикого лука, которого накопился у него порядочный пучок, потом выпрямлялся и озирал окрестности маленькими мутными глазками. За последние годы он еще больше растолстел, и его лысая желтоватая голова блестела на солнце.

— Спускайся на мужскую половину, — прошептала Арха, и девочки, точно маленькие ящерки, соскользнули по внешней стороне стены так, что изнутри их не стало видно. Шаги Манана приближались.

— У-у, у-у, нос картошкой! — едва слышно проворковала Арха, словно ветер прошелестел в ветвях яблони.

Шаги стихли.

— Эй, там, — произнес неуверенный голос. — Малышка? Арха?

Тишина. Манан пошел дальше.

— У-у, у-у, нос картошкой.

— У-у-у, живот картошкой! — в свою очередь прошептала Пенте и застонала, пытаясь сдержать рвущийся наружу смех.

— Кто тут?

Тишина.

— Ну ладно, ладно, — вздохнул Манан и медленно зашагал дальше. Когда он скрылся за склоном, девочки снова забрались на