Нет, Олаф не боялся его мечей, он боялся сейчас того, что могут натворить его собственные. Он подобрал противоядие к Адилсу, будучи ребёнком, и не сомневался, что эта уловка пройдёт и сейчас. Но Олаф сомневался: хочет ли он теперь, чтобы она прошла?..
Перед мысленным взором Олафа мелькнула оскорблённая поза Адилса, но следом тут же сверкнул дорогой меч и блестящая кольчуга.
У него будет время подумать. Он будет драться последним и время на раздумье есть.
Но тут Олаф вспомнил, что им предстоит поединок насмерть, и выбросил сомнения из головы. Ранить, не убив… на хольмганге такое стремление с таким бойцом, как Адилс, добром не кончается. Олаф-рус ещё не продолжил род (на гуляку Гальдерика не было никакой надежды, а остальные родственники или умерли, или были слишком стары для любовных забав), и потому не собирался покидать Срединный Мир раньше времени. И брать на себя добровольно клеймо труса, отказываясь от поединка, тоже не думал…
Драккары разошлись и стали с разных сторон подплывать к острову, делая большой круг. Стоило им повернуться кормой друг к другу, как на остальных кораблях громкий стук оружия по щитам возобновился, и радостные крики зрителей, исходивших душой от предчувствия грандиозного зрелища, были ему сопровождением.
Корабли с поединщиками делали такой большой круг, чтобы дать время: бойцам – размяться, а судьям – первыми взойти на остров. Драккары, везущие судей – многоопытных жрецов, искушённых во всех обычаях своей суровой страны – отделились от остальных и на всех вёслах поспешили к Острову Гордости. Оба судьи уже сообщили каждой из сторон радостную весть: небо будет мирным и безветренным весь день и потому ограничений по времени у бойцов нет. Больше бойцов были рады только зрители. Ведь случись сильный ветер и даже со спущенными парусами и поднятыми вёслами корабли так разметает, что пока они плывут к острову на доступное для глаз расстояние, все поединки могут закончиться.
Судьи уже взобрались по верёвочной лестнице и вступили в спор о том, как правильней провести этот хольмганг, а драккары с поединщиками были ещё далеко. Олаф-рус, даже не будь вокруг стука оружия о щиты и криков взбудораженных зрителей, ничего бы не услышал с такого расстояния, но это ему и не требовалось. Он знал, о чём разговаривают судьи, потому что плохо помнил правила хольмганга только для старика без имени.
В этом хольмганге присутствовал лишь один спорный вопрос. Одна традиция требовала, чтобы бойцы дрались по старшинству, другая – чтобы восемь воинов с разным оружием сражались как один. То есть, как викинг, имеющий полное вооружение, сражается сперва копьём, потом секирой, потом мечом и затем, подобрав меч противника, двумя мечами сразу, так первыми на площадку для хольмганга должны были выйти Ваги Острослов и его противник, а потом уже и остальные. Олафу-русу было всё равно – они с Адилсом дрались последними в любом случае – но предчувствие ему подсказывало, что бой будет проведён по замыслу старика без имени. То есть Чёрные братья умирают в порядке старшинства… или одерживают назло старику один за другим славные победы.
Люди, от которых зависела жизнь Чёрных братьев, проводили последнюю тренировку. Для кого-то, учитывая славу противника, вполне возможно, последнюю в жизни. Точнее, тренировался один Флоси, пытаясь взмахами копья успокоить пожар, в который его душу вверг ехидный Ваги Острослов. Остальные ограничились короткой разминкой и сейчас с волнением в груди ждали прибытия к берегам Острова Гордости.
Гуннар Поединщик беззвучно шептал заклятия и истово целовал амулет с изображением Тора. Олаф-рус стоял неподвижно, вращая то в одну, то в другую сторону кистями опущенных рук. Эрик Одержимый, пережёвывая лошадиную порцию шалых трав, равнодушно натачивал лезвие и без того острой секиры.
То, что Эрик предпочёл тяжёлому боевому топору (годному и для рубки леса, и для пешего боя) более лёгкую секиру (непригодное для иных целей кроме убийства оружие с сильно выгнутой стальной частью и, как ясно из названия, годное и для секущих, а не только рубящих ударов) говорило, что это неглупый человек. Но и не знай, чем он вооружён, Олаф-рус по вчерашнему разговору понял бы, что в часы, свободные от видений, данный берсеркер приятный и умный собеседник, мужчина спокойный и рассудительный. Вчера, только когда старик без имени грубо прервал беседу руса и дата и помахал мешочком с таинственными травами, в вечно расширенных зрачках Эрика мелькнуло безумие.
Сегодня, глядя, как за пучок этих самых трав умный парень, ставший ради счастья племени обречённым на раннюю смерть берсеркером, пережёвывает невиданную порцию других трав, опасных для здоровья, Олаф-рус подумал о старике, устроившем хольмганг, как о самом мерзком создании Срединного Мира. Но стоило молодому викингу обернуться, как эти мысли покинули его, потому что великая ненависть всегда вызывает уважение у того, кто воспитан в стране фиордов.
Закончив разговор со своими бойцами, старик без имени впал в странную задумчивость. Он смотрел в горизонт пустым взором и правой рукой будто гладил кого-то по голове. Этот невидимый «кто-то» был не один. Их было трое, и старик одарил лаской каждого по очереди. И первый приходился ему по грудь, а последний по пояс. Потом старик отошёл в другой конец корабля и стал трясти руками то ли в приступе лихорадки, то ли кого-то качая на груди. И вот сейчас, Олаф пропустил этот момент, владелец большого драккара не первый раз за время знакомства превратился в ожившего злого идола.
Чёрные братья не узнали старика, желавшего им смерти, и даже его не заметили. Могло сложиться впечатление, что они ни разу не встречались. Ни Адилсу, ни Марви, ни Торальфу, ни даже хитроумному Ваги Острослову в голову никогда бы не пришла мысль, что своим появлением на Острове Гордости они обязаны не трём воинам с разных концов северного Митгарда, вдруг задумавшим одновременно оскорбить их жён, и бродячему скальду, почувствовавшему близкую смерть и избравшему для неё не кого-то, а одного из Чёрных братьев, а именно этому злобному седовласому существу, задыхающемуся от неистовой ненависти.
Им ничего не пришло в