Тишины не было. Из полуразрушенного помещения раздавались крики, а также чей-то, на одной ноте, вой!
— Nicht Schießen! Wir aufgeben! (Не стреляйте! Мы сдаёмся!)
— Выходи! Руки вверх! Ханде хох, говорю!
Это что, всё? Десять минут и принимай пленных? Бах! А вот тебе хрен — граната разорвалась на улице, там где должны были быть наши.
Ну что ж, мы в ответе за тех кого не додушили!
Гранаты рвутся одна за другой. Вот кто-то из бойцов заскакивает в распахнутую дверь и начинает длинными очередями расстреливать кого-то внутри. Надо будет узнать потом кто и влепить пару нарядов, да что пару — все пять! Ещё несколько стволов бьют внутрь через разбитые и вывороченные окна. Короткими! А этим благодарность. Господи, о чём думаю?
Короткая перестрелка со стороны склада. Ну да, там же тоже часовой… был. Надеюсь. Вой из казармы больше не раздаётся. Умер наверно, а скорее добили. Они же мне там сейчас всех перебьют, надо бежать.
Прибежал! Фу, есть вроде пленные — раз, два… Шесть человек, четверо ранены, но легко, скорее поцарапаны. Кто, так просто не разберёшь — все в исподнем.
— Die Offiziere haben? (Офицеры есть?)
— Ja. Ober-Leutnant Franz Haeckel. (Да. Обер лейтенант Франц Геккель.)
Геккель оказался штурманом сто одиннадцатого Хейнкеля. Здесь же среди пленных был бортовой стрелк одного из двух пятьдесят вторых Юнкерсов. С Юнкерсами нам не повезло, они летели с фронта порожняком. Бомбер и оба истребителя наоборот летели на фронт. Повоевать хотели. Пусть обломятся. Сколько вреда они могли принести и сколько унести жизней? Теперь уже нисколько.
Объяснил лейтенанту и стрелку, что их жизнь зависит от того, насколько хорошо они будут помогать нашим бойцам в разграблении их самолётов. Несогласных, что не удивительно, не оказалось. Немцы к порядку привычные — попал в плен, выполняй приказы и не рассуждай.
Три десятка бойцов, под управлением нашего немца Вальтера и при помощи двух бывших военнослужащих Люфтваффе, отправились раздевать летающие машины. А вокруг, как всегда, царил бардак.
Начинающийся пожар уже затушили и разбирали развалины бывшей казармы. Пару раз прозвучали выстрелы. Ещё раз выстрел прервал, начиняющийся на слове 'нихт' крик. От остальных пленных особого толку не было — обычная аэродромная обслуга, пара рядовых, пара сержантов. Отправил их в помощь разбирающим самолёты.
— Георгий, — окликнул, пробегающего мимо, Байстрюка. — Рацию глянул?
— Ага. Вроде цела, по крайней мере, дырок нет. Сейчас мужики её пакуют.
— Осторожно!
— Да понятно.
— Капитан ушёл?
— Да, они сразу снялись и убежали.
Нефёдов со своими людьми после окончания боя должен был пойти на усиление засады, что блокировала дорогу с южного направления, откуда был наиболее вероятен подход помощи противнику. Хотя помогать и некому, но немцы-то об этом не знают.
Пока допрашивал пленных на взлётное поле въехали три машины и тут же разделились — одна направилась к складу, вторая к казарме, а третья стоянке самолётов. Тут же появился и наш гужевой транспорт.
Склад не порадовал, я рассчитывал на большее — такое огромное помещение, а занято меньше чем на четверть, да и то в основном какие-то колёса и металлические конструкции непонятного назначения.
— Есть что ценное? — спросил распоряжавшегося здесь Егоршина.
— Консервы, крупы, патроны, снаряды к пушкам зенитным. Парашюты нашли, с десяток. Запчасти ещё какие-то, решили их немцам не оставлять — хоть в болото свезём сбросим. А так — бедно живут.
— Сержант, тут шоколад и пойло немецкое, — вдруг раздалось из угла.
Похоже бойцы до лётных пайков докопались.
— Ладно, давайте здесь споро. Время — жизни.
На улице перехватил Кошку.
— Что, старшина, небогатые немцы нам достались, похоже быстро всё выгребем.
— Вот уж не знаю, командир. Вон главная проблема, — указал тот на стоянку. — В них же чего только нет. И оружие, и рации, и провода всякие, да и сам металл со стеклом бронированным. Народ даже кресла отвинчивает — уж очень они удобные. Опять же топлива больше тридцати бочек, и это мы ещё с самолётов не сливали. Конечно, всё сливать не будем, что-то и гореть должно, но всё одно много выйдет.
— Хорошо, работайте. Всё сможем унести?
— Всё унести никогда нельзя, — философски заметил старшина. — Но надо стараться. Что не съедим, то понадкусываем.
Людской муравейник прямо кипел — все что-то несли, тащили, волокли. Трое бойцов то ли снимали с радиорубки антенну, то ли отдирали металл с крыши, а может и совмещали. Мимо группа из десятка человек пронесла, с матами, какие-то ящики — почему не погрузили на телегу или машину непонятно, но раз волокли на горбах, значит смысл в этом есть. Наверное.
Прошло, примерно, где-то ещё около получаса, когда на юге ночную тишину разорвали звуки выстрелов и взрывов. Перестрелка длилась минут пять, после чего сошла на нет. Ещё через десять минут явился конный вестовой, как не боится верхами по такой темноте шастать, и доложил, что немцы, потеряв убитыми около десяти человек, отошли. Удачно попали в минную засаду, перестрелка же, скорее всего, результатов не дала, но противник устрашённый дал дёру. У нас нет даже раненых. Вот же я идиот, так и не поинтересовался нашими потерями на аэродроме.
Отпустив вестового, нагрузив предварительно ценными указаниями, которые, в общем-то, нафиг никому не нужны, отправился к месту где горело несколько фонарей, но особого ажиотажа не отмечалось. Как и думал, оказалось нечто вроде полевого перевязочного пункта.
— Геращенко, что у вас?
— Трое раненых. У одного пулевое на вылет в районе ключицы, несложное. Двоих осколками гранаты посекло, одного здорово. Мне бы телегу, нужно лёжа транспортировать.
— Может лучше на машину?
— Машины наверняка с перегрузом пойдут, застревать будут, к тому же тряска сильная, а так мы потихоньку — я рядом пойду.
— Как скажете, вам виднее.
Опять малой кровью обошлись. Повезло, вот только надолго ли? Вообще всё странно — на фронте у немцев чаще всего всё получается, хотя и не везде, от Ленинграда они войска отводят, так его и не взяв, а вот здесь у нас всё получается на загляденье. Не понимаю, а всё что не понимаю — опасно. И планирование у нас на самом примитивном уровне и бардак тот ещё, но мы бьём немцев и достаточно удачно уходим от их ответных ударов.
То есть причины придумать для этого можно. Вот так сходу: здесь почти сплошь тыловики к нормальному бою не приспособленные, хотя мы и с эсэсовцами справлялись, но только тогда, когда те попадали в засаду, а нас было больше. Ну, или столько же. Причина? Причина. Следующее: сейчас мы делаем тоже, что и немцы на фронте — концентрируем силы и бьём там, где нам выгодно. А почему прекратили получать