Весь мир казался Изенбеку таким же заплеванным и расшатанным, как этот старый вагон. Стоит машинисту разогнать паровоз, как следует, и он кувыркнется с рельсов колесами вверх, к чертовой матери!
Подумать только, еще совсем недавно, в первых числах октября, – а сегодня, кажется, тринадцатое ноября, – Марковская дивизия, все еще сохраняющая боевой потенциал, одна из лучших среди соединений барона Врангеля, вместе с прочими форсировала Днепр и развивала наступление на Запорожье. Но красные не только сумели устоять, но и загнали их обратно на полуостров. Командовал противодействующей им группой красных войск, состоящей из 46-й и 3-й стрелковых дивизий некий бывший прапорщик Иван Федько, двадцати двух лет от роду.
От тяжких мыслей полковника отвлекли звонкие голоса. Двое оборванных мальчишек, проталкиваясь по вагону, выкрикивали:
– Господа! Покупайте папиросы! Папиросы «Стамболи» помогают от зубной боли! Продаем задешево, господа хорошие!
Состав медленным ходом уже шел по городу. Сквозь грязное стекло заблестело море.
– Взгляните, господа! Вон справа дом того самого Стамболи, чьи папиросы вы сейчас курите! – оживленно воскликнул молоденький прапорщик с перебинтованной рукой. – Мы отдыхали здесь всей семьей в тринадцатом году. Гуляли по этой набережной… – уже тихо добавил он.
Дом, на который указал юноша, представлял собой нечто среднее между дворцом восточного вельможи и мечетью: его главная башня смахивала на минарет. При виде этой восточного типа постройки что-то давно забытое шевельнулось в груди Изенбека. Археологическая экспедиция… Туркестан… Академия… – как давно все это было, тысячи лет назад…
Наконец, поезд остановился. Выйдя на перрон, Изенбек ощутил запах моря. Оно было здесь, совсем рядом, вольное и широкое, тихонько бормоча, накатывалось на берег зеленоватой волной. Если бы не обстоятельства и подчиненные, которые ждали в нескольких шагах поодаль, то Изенбек непременно первым делом пошел бы к морю. Но вместо этого они отправились на поиски штаба корпуса.
В штабе сообщили, что связи ни с Керчью, ни с Севастополем нет, да и линии фронта, как таковой, тоже. Вокруг царили нервозность и суета.
«Вот-вот начнется паника», – горько оценил про себя обстановку Изенбек. За последние два года ему приходилось не раз бывать в таких ситуациях. Но здесь, в прямом смысле, край российской земли, и, значит, паника будет еще сильнее.
Грузный пожилой полковник с желтоватым нездоровым цветом лица и мешками под глазами велел, чтоб все новоприбывшие офицеры собрались завтра к восьми ноль-ноль для дальнейших распоряжений.
– Если, конечно, до завтра доживем, – добавил он. – А сейчас постарайтесь отдохнуть. Ночлег поищите себе сами. Кажется, на Екатерининском спуске есть незанятые дома, или в штабной гостинице спросите.
На улице Изенбек остановил старичка в потертом сюртуке, по виду местного, и спросил, где находится Екатерининский спуск.
– Вон там, – указал палкой старик, – на углу повернете налево, а через два квартала, запомните, через два, у могилы Айвазовского свернете направо, там уже совсем недалеко!
Поблагодарив, офицеры двинулись в указанном направлении.
«Как же я мог забыть, – думал Изенбек, – ведь именно здесь жил, творил и умер великий маринист Иван Константинович Айвазовский, человек, который, как никто другой, умел писать море…».
Уже смеркалось, когда они, наконец, пристроились в одном из домов, превращенных во временную гостиницу. Наскоро перекусив, Федор Артурович велел Игнатию сторожить вещи, а сам заторопился назад. Скоро совсем стемнеет, тогда трудно будет отыскать могилу… Ага, вот оно, это место.
Массивное, но простое по форме мраморное надгробье и стела с надписью на армянском языке. Мощеные дорожки ведут через арки во дворик, спускаясь к небольшой армянской церкви, в которой отпевали художника, – так объяснил Изенбеку другой прохожий. Все это в лаконичном стиле замыкалось в общий ансамбль. Казалось, церковь естественно произросла из самой земли и скал, а люди лишь слегка добавили к природе: из блоков песчаника сложили фасад, вставили массивные резные ворота из орехового дерева, сделали черепичную крышу.
Медленно ступая по отшлифованным камням дорожки, Изенбек, с присущей всем творческим людям способностью, быстро погружался в создаваемый его воображением мир.
Подойдя к стене церкви, Федор Артурович увидел вмурованные в нее молитвенные камни – светлые прямоугольники на темном фоне, испещренные полуистертым орнаментом, – то ли рисунками, то ли письменами.
Смуглая ладонь художника легла на шершавую поверхность, покрытую древними знаками. Сколько сотен лет прикасались к ним в мольбе люди, сколько судеб запечатлелось в них. Федор Артурович прикрыл глаза. На ощупь камень оказался совсем не холодным, даже наоборот, чуть теплым. Может, впитал за день лучи осеннего солнца. «А может, я ощутил прикосновения тех, кто находится по ту сторону камня, – неожиданно возникло у Изенбека. – Знак, что и я скоро окажусь там? В этой жизни ни сил, ни возможностей к дальнейшей борьбе уже не осталось…».
Не открывая глаз, полковник прижался лбом к изъеденному временем камню. За толстыми стенами послышалось протяжное пение: там шла служба. Голос священника произносил слова молитвы: «Господи, Иисусе Христе, спаси чада Твоя! Помоги одолеть супостата во славу имени Твоего!»
Изенбек не стал заходить внутрь. Постояв еще немного, покинул сквер. «Эх! – горько отметил про себя. – В тысячах церквей и соборов по всей России денно и нощно стенали и просили о том же, но что-то не помогли молебны. Жертвы, отступления и бегство. Все летит в тартарары! Похоже, Христос отвернулся от нас. Почему? Почему Бог равнодушен ко всему, что творится? Зачем позволяет литься таким рекам крови и сеяться миллионам смертей? Отчего он не пошлет справедливую кару на головы безбожников-большевиков, разоряющих его храмы?»
Осенний вечер был не очень холодным, но Изенбек зябко передернул плечами. Пронизывающая дрожь нервного озноба охватила тело, и полковник, чтобы согреться, пошел быстрее. Впервые ему подумалось, что отец и дед приняли христианство скорее ради карьеры. Смог бы отец стать адмиралом Российского Флота будучи мусульманином? И мать, женщина тонкого ума, хотя и являлась русской, особой религиозностью не отличалась. Наверное, и он, Теодор, относился к исполнению христианских обрядов, как к обязательной форме одежды, без которой нельзя выйти в свет.
«Выходит, истинным православным верующим я так никогда и не был? – с некоторым удивлением и почему-то облегчением подумал он. – И если наш род веками исповедовал мусульманство, значит, есть у меня с ним какие-то корни-связи? Тогда, в Туркестане, я чувствовал родство с тем миром, который меня окружал. Будто вернулся в места, о которых давно забыл. Православное христианство было государственной религией великой Российской Империи. Империя распалась, и теперь каждый стал сам по себе. Я честно служил ей до конца, но больше не могу обращаться к богу, который не слышит, или не хочет слышать океана человеческой боли, мук и страданий, не могу!»
На ходу, расстегнув ворот, Изенбек нащупал серебряный нательный крестик. Одним рывком сорвав