Прав оказался Михаил: восприняли мое появление как знамение грядущих перемен, еще как восприняли!
— А если я не захочу ехать? — после некоторого молчания задала я вопрос.
— Ну как же, княгинюшка, — чуть не со слезами сочувствия забормотал Селиван, — тогда ведь Сурожское княжество останется без княгини! Пожалейте нас, сирот, мы и так настрадались без княжеской руки!
— Значит, не буду я тогда княгиней? — потребовала я точного ответа.
Селиван раздумывал недолго. Его приговор был таков:
— Княгиней, может, и будете. Но княжить — нет. Княжить вы не сядете. Ох, княгинюшка, матушка, столько годков были мы почти что без Прави! А теперь, когда вы, свет наш, явились, лыцарство да и все ваши подданные горячо желают, чтоб Правь восторжествовала!
«А ты — сдохла!» — уже с откровенной злобой подумал милый старичок. Наша беседа стала сильно его раздражать, но прервать ее он не мог: это была репетиция перед общим собранием, когда приговор мне будет вынесен публично. И он должен, просто обязан выяснить, не припрятаны ли у меня в длинном рукаве бело-золотого платья какие-то аргументы, которые в самый ответственный момент подорвут всю конструкцию моей почетной высылки.
Хорошо бы их найти! Да только я не находила…
— А князя Михаила? — спросила я наконец. — Его вы готовы посадить на княжение без всякой «царовой милости»?
— Что вы, княгиня?! — залопотал Селиван — Да мы теперь ни о ком другом, кроме вас, и думать не смеем!
«Изменился Михаил, как на княжество взошел, — думал при этом дядько Селиван с раздражением. — Не таким его помню — ребенком сговорчивый был, на все соглашался, теперь — не то!» В чередовании его воспоминаний — и старых, многолетней давности, и вчерашних — то возникал улыбчивый черноголовый мальчуган, усердно кивающий на любое слово «дядьки Селивана», то такой Михаил, какого я знаю. И этот, новый для Селивана, Михаил теперь только отрицательно покачивал головой, упорно отклоняя предложение сесть-таки на княжение в Суроже. Сесть, даже несмотря на нежданное-негаданное появление молодой княгини Шагировой.
«Значит, вчера, когда он отлучался к наместнику, был разговор! Старый змей Селиван предлагал проигнорировать мое появление и усугубить дело, как задумывалось первоначально! И Михаил отказался!»
А старый змей все бормотал:
— Только вас, княгинюшка, ждать будем, никто теперь нам не нужен, как бы долго вы не изволили задержаться в пути за даровой милостью. Мы, рабы ваши верные, в покорстве будем ждать и молиться за вас, молиться и ждать…
И глядел на меня оценивающе, что еще я смогу придумать:
— Но почему вы в таком случае Михаила не собирались отправлять в Вышеград? — жестко спросила я.
Старичок добродушно улыбнулся — на это возражение у него был заготовлен достойный ответ.
— Матушка, да ведь он уже князь! Какое ему еще разрешение надобно? Пришел бы да княжил. Все по Прави.
— Значит, чужого князя можно сажать без всякого разрешения, — возмутилась я, — а настоящую княгиню надо слать бог знает куда и зачем? Что за дурацкий закон!
— Но он же есть, княгинюшка, как бы мы ни лаяли его. И никуда от этого не денешься — если только хочешь жить по Прави. А от бесправья — убереги нас Господь! Так-то, кня-гинюшка-матушка… Ой и засиделись мы тут! — всплеснул он сухонькими ручками с дряблой пергаментной кожей, поняв, что я исчерпала аргументы. — Там ведь ждут. Все предупреждены, всем хочется увидеться с княгинею («И попрощаться», — присовокупил мысленно). Да и посольство князя Квасурова, верно, прибыло уже. Не соблаговолите, матушка, пройти в Величальную залу?
— Соблаговолю, — сквозь зубы ответила я.
Лыцарство действительно оказалось предупреждено. Подходившие ко мне господа (числом не менее тридцати) все как один выражали мне свою покорность и глубокое сожаление, что согласно Прави не могут меня сопроводить до Вышеграда. Кто сожалел не без злорадства, но большинство были искренни в своей печали. Георга среди приглашенных не наблюдалось — и то слава богу, не приходилось каждую минуту опасаться удара кинжалом.
Зато подошел Иннокентий — все в том же латаном-перелатаном кафтане. Бормотал жалостливое, клялся в верности — был уже пьян. Воспоминаний о разговоре на постоялом дворе не сохранил, меня не узнал.
Кравенцовское посольство и лично князя Михаила лыцары приняли с радостью — тут уж единодушие было полное: вражда князей установила границы, мешавшие торговле, отрезала близкий выход к морю да и просто могла каждую минуту обернуться войной. А воевать неизвестно за что никому не хотелось.
Состоявшаяся после официальной части трапеза постепенно перешла в веселое застолье. Мне было тяжко. В разгар празднества я поднялась со своего места во главе стола. Лыцарство уважительно примолкло, а подскочивший следом Селиван громко объявил собравшимся, что княгиня желают перед завтрашней долгой дорогой отдохнуть в отцовых палатах. Завтра же с рассветом все господа лыцары соберутся перед княжескими теремами, чтобы торжественно проводить мою карету до самых городских ворот.
Да уж, отметила я, в последний путь провожают меня по первому разряду!
Коротко поблагодарив лыцаров, столь преданных роду Ша-гировых, я удалилась в сравнительно небольшую спаленку, которая и оказалась покоями отца.
Там меня поджидала Лизавета. Настроение у нее было восторженное, она уже знала (как и весь Сурож) про то, что я, согласно древней Прави, отправляюсь в стольный Вышеград к самому цару за его царовым благословением на княжение. В том, что благословение будет получено, она нисколько не сомневалась, а само путешествие представлялось ей приятной прогулкой. В моем присутствии — «самой княгини!» — никакие испытания не могли даже представиться ей страшными. Вышеград виделся дивным дивом — наподобие райского Ирия, а уж в мечты Лизаветы о будущих рассказах, когда вся слобода будет слушать про это замечательное Лизаветино путешествие, я даже боялась заглядывать — уж очень хотелось разрыдаться. Только не знаю — от смеха или с горя…
— Ты вот что, Лизавета, — прервала я ее. — Пойди… или лучше пусть кто-нибудь пойдет — чтоб тебя не видели… Мне нужен князь Михаил. Пусть его сюда проводят.
— Ага, — с понимающим видом кивнула она (хотя по мыслям было заметно, что ничего не поняла — да особенно и не хотела: господские дела запутанные и вовсе не ее ума!).
А порученное она умела исполнить быстро — Михаил вошел в покои уже через несколько минут.
— И что вы, князь, думаете об этом иезуитском плане, который разработал ваш неродственник Селиван? — с места в карьер поинтересовалась я.
— «Иезуитский» — это похабное ругательство? — с веселым интересом полюбопытствовал Михаил.
— Нет. Как раз очень книжное. Не улыбайтесь, князь. Мне нужна ваша помощь