— Наконец-то! — Михаил сделал все, чтобы стать серьезным. — Я весь внимание.
— Мне нужны все ваши люди. Восемь мужчин, включая Порфирия.
— А я не нужен? — удивленно вскинул Михаил свои неотразимые брови.
— Вы… — Я запнулась. — Поймите меня правильно, князь. Вы достаточно умны, чтобы знать всю важность своей персоны. Я сказала, что ваши люди нужны мне в очень опасном деле. Не исключено, что могут быть жертвы. Да что там — боюсь, погибнут все! Но вы нужны своему княжеству. И Сурожскому. Я знаю, вы отказались от княжения здесь в мою пользу. Но, как видите, обстоятельства меняются. Меня сажать на княжение категорически не хотят. Этот Макиавелли Селиван все подготовил для того, чтоб я незаметно самоликвидировалась. Поэтому вам, наверно, придется пересмотреть свое решение. Ваш статус обязывает…
Михаил поднял ладони, как бы защищаясь от потока, хлынувшего на него:
— Умоляю, княгиня, не так скоро. Вы говорите слишком много слов, которых я не знаю. А пока я соображаю, что бы они могли означать, вы уже успеваете сказать новые, столь же незнакомые слова! Я не против: общаться с вами — это восхитительное занятие. Будто идешь по незнакомому звенящему ручью — все интересно и здорово. Но нет-нет, да и провалишься в неведомую вымоину. А чтобы выбраться, надобно время. Все хорошо, княгиня, но только чуток медленнее…
— Ваше рассуждение надо понимать как согласие не ввязываться лично в мою авантюру? — строго спросила я.
Михаил неопределенно пожал плечами. Наверно, был занят в это время разгадыванием смысла слова «авантюра». Но мне некогда было ломать голову и подбирать синонимы. Я продолжала:
— Разумеется, я не собираюсь идти на поводу у Селивана и ввязываться в гибельное путешествие ко двору цара. Цар — это, видимо, глава вашего странного государства. Мне привычнее было бы сказать «царь», но вам тут виднее.
— Цар — это верховный лыцар, — охотно пояснил Михаил.
— Не важно, кто он. Я не собираюсь к нему ехать только для того, чтобы сгинуть в дороге. А ваши люди нужны мне, чтобы пробиться в поместье Шатровых. Георг, конечно, будет обороняться. У него там есть такие мерзкие мордовороты с мечами… Но я почему-то думаю, что ваши люди обучены лучше. Да и задача-то — не захватывать имение или наши родовые терема, а всего лишь пробиться в парк. Там есть такая, скажем, лазейка… Георг, правда, ее постарался заделать как можно крепче…
— Железом? — уточнил Михаил.
— Возможно. Каким-то металлическим листом — этакая дверь без ключа.
— Без ключа? Зачем металлу вода — она только разъест его.
— Нет, ключ — в смысле… Вы что, совсем замков не знаете? Счастливые люди. Не важно, оставим ключ в покое. Дверь, которую установил Георг, надо взломать. Тогда я смогу уйти в свой мир.
Выжидательно смолкнув, я посмотрела на Михаила.
Он был задумчив.
— Ну же, князь, — подбодрила я его. — Проявите свою княжескую волю. Вы обещали мне помочь — вот реальная возможность выполнить обещание. И одновременно решить все проблемы. Я спасусь от неминуемой гибели, ваш мир будет избавлен от опасного знамения. Вы к своему княжеству прибавите еще и это. Посадите в Суроже Порфирия — даже он в итоге останется доволен. Если, конечно, выйдет живым из драки с Георгом и его мордоворотами. Кстати, это ему будет дополнительным стимулом помочь мне вернуться домой.
Князь молчал.
Я начала терять терпение.
— Вы не заснули, князь? — повысила я голос. — Решение должно быть принято немедленно. Откладывать некуда — на все про все у нас сегодняшняя ночь.
— Я согласен, княгиня, решение нужно принять сейчас. Но людей я вам не дам.
— Как это? — опешила я. — Вы же обещали…
— Я обещал помочь вам. Но не в самоубийстве. Вы много говорили об опасности предприятия для моих людей, но ведь главная цель для кавустовских мечей и стрел — это вы, княгиня. Не в моих людях для него главное зло — в вас. Вероятнее всего, что именно ваш труп станет первым в этой сече.
Теперь молчала я.
Михаил подождал, не услышал возражений и продолжил:
— Но скажу вам честно, княгиня. Главная причина, по которой мои люди не станут нападать на Кавустова, — это как раз мое желание помочь вам. Вы должны сесть в Суроже на княжение. Вы нужны нашему миру. Вы нужны мне. Я не могу просто взять и отпустить вас. Назад? Домой? Будете ли вы жить там, куда сейчас хотите вернуться? Не подстерегают ли вас и там смертельные опасности? Я не знаю. Но, уйдя, вы для нашего мира исчезнете. Все равно что умрете. А я этого не хочу. И помогать вам в этом не могу.
— Князь… — Я растерянно глядела полными слез глазами на этого человека. Единственного из всех здешних жителей, в чьи мысли я не могла проникнуть. — Но что же мне тогда делать, князь?
— Вам не надо расстраиваться, княгиня.
Он взял с подушки мой небрежно кинутый шейный платок. осторожно, как маленькой, промокнул им слезы, текущие по моим щекам.
— Мы с вами спокойно доедем до Вышеграда.
— Мы с вами?
— Да. Я и так собирался в Вышеград. Селиван может этого и не знать, но князьям нельзя не бывать при царевом дворе. Цар хоть и носит звание верховного лыцара, но управляет лыцарством через нас, князей. Не думаю, что он откажет вам в своей милости. Мы ее получим и спокойно вернемся, чтобы княжить. Вы — у себя, я — у себя. А может статься, что получится и еще лучше. Я надеюсь… Впрочем, о моих надеждах мы решили не говорить. Поэтому ложитесь-ка лучше, княгиня, почивать. Дорога все ж таки дальняя.
И я захотела верить, что все будет хорошо. Что рядом с князем Михаилом мне не страшны никакие злоключения, никакие беды и горести. И я почти поверила. Но вспомнила, что именно такую, по-детски безграничную, веру — только в меня! — испытывает моя служанка, и усмехнулась.
* * *
Толпа, провожавшая в рассветном сумраке мою карету, была тиха. Кое-где слышались бабьи всхлипывания, шелестели приглушенные мужские вздохи. Да, все были убеждены, что я еду на благое дело, которое утвердит меня на Сурожском княжении по всей Прави… Но терять только-только обретенную княгиню было тяжело. На лицах конных лыцаров, двумя рядами — справа и слева, следовавших вместе с каретой, застыла скорбная суровость. В целом это скорее напоминало похоронную процессию, и я решила, что последнее воспоминание о княгине Шагировой — даже если оно окажется действительно последним — не должно быть таким траурным.
Почти у самых ворот я распахнула дверцу кареты. Выглянувшая вслед Лизавета ахнула, народ оторопел.
А я уже была на крыше кареты. Сорвала с шеи платок — так, чтобы всем была видна Филумана, засиявшая своим магнетическим блеском в первых лучах восходящего солнца.