— Мир и спокойствие да пребудут в Суроже! Правь с нами! Ждите меня и готовьтесь праздновать!

— Княгиня! Княгине слава! Свет наш княгиня! — возопила восхищенная толпа. Да так, что кони шарахнулись и карета качнулась.

Но я уже спрыгивала на облучок, Никола поспешно захлопнул за мной дверцу кареты, закричал:

— И-и, залетные!

И мы вылетели за городские стены.

Я еще раз приоткрыла дверцу, оглянулась. Народ кидал шапки и махал руками, лыцарство, так и не выступившее за городскую границу, едва сдерживало хрипящих, танцующих на месте коней. И только кравенцовское посольство — из двух карет (княжеской, с изумрудно отсвечивающим гербом, и простой кибитки для баб-поварих), телеги, пятерых всадников и трех запасных лошадей — выехало вслед за нами из ворот.

На дорогу в Вышеград.

* * *

Кое-что я начала понимать об этом мире после того, как моя карета, спокойно ехавшая впереди нашего небольшого каравана, вдруг начала трястись больше обычного, а потом резко остановилась и накренилась так, что я съехала в самый угол сиденья.

Мирно посапывавшая в дреме Лизавета не удержалась со сна и свалилась мне под ноги. И на ноги.

— Ой-ой, госпожа, что такое? — послышался снизу ее очумелый голос.

— Если ты позволишь мне встать, то я попробую узнать, — морщась и пытаясь вытащить платье из-под Лизаветы, ответила я.

Послышались мужские голоса. Через окошко я увидела, что кравенцовские всадники подскакали и спешиваются.

— Ой, сейчас, сейчас, госпожа, — барахтаясь в надетой на нее господской юбке, причитала Лизавета. Я ей позволила выбрать что-нибудь в дорогу из княжеского барахла — и вот результат: она запуталась в непривычном обилии ткани.

— Прощения просим, госпожа, но с вами все в порядке? — постучал в окошко Никодим.

— Все, — ответила я и высвободила наконец свои ноги из-под Лизаветы. — Что стряслось?

Карета стояла, погруженная по ободья в заросли зелени. Двумя колесами на каком-то бугорке, невидимом среди травы.

Наезженная дорога осталась метрах в десяти справа. Лошади мирно пощипывали листики.

— Кучер ваш заснул, — сумрачно ответил голос Порфирия с другой стороны кареты.

— Заснул? — удивилась я и вдруг поняла, что не чувствую его и не вижу даже сонных мыслей.

Спрыгнув со ступеньки, я прошуршала подолом о волны травы и, обежав карету, склонилась над лежащим на облучке

Николой.

— Он не спит. Он без сознания! — Я осторожно похлопала его по скулам. Массажу лица очень мешала густая, пегая с проседью борода.

— Княгиня?..

От своей кареты к нам бежал Михаил.

— Со мной все в порядке, — успокоила я его. — Но вот мой кучер что-то вдруг потерял сознание. Начались обещанные неприятности.

— Обещанные? — Михаил улыбнулся. — Вы все под впечатлением хитроумных речей Селивана? Что тут с вашим кучером?

Он тоже склонился к Николе, потормошил его за плечо:

— Ну хоть дышит. А вы, княгиня, хорошо его знали?

— В каком смысле? — удивилась я. — Он привез нас в Сурож, потом к княжеским теремам, теперь в Вышеград везет. Как я еще должна его знать?

— Вы говорили с ним? Приказывали?

— Приказывала? Ну приказала, кажется, в самом начале. Везти нас в Сурож. Вы думаете — я замучила его приказами? — Мне стало смешно. — Вовсе нет! Даже приказы готовиться ехать в сурожские терема и в Вышеград я передавала ему через Ли-завету.

Михаил с Порфирием переглянулись, и я услышала брезгливую мысль старшего брата: «Княгиня еще!.. О слугах позаботиться не может!»

А Михаил сочувственно сказал:

— У вашего кучера навья истома.

«Навья истома! Навья истома!» — удивленно-сочувственно разнеслись его слова во всех головах.

— Что у Николы? — высунула голову из кареты Лизавета, которой, видимо, удалось справиться с юбками.

— Навья истома, — нехотя буркнул ей Никодим.

— Что? — Лизавета побледнела и зажала открывшийся рот кулачком.

А потом выскочила и забегала вокруг меня, яростно выкрикивая:

— Это не так! Не может такого быть! Не может!

— Это болезнь? — запаниковала я. — Она заразная?

— Давайте сделаем так, — предложил Михаил. — Чтобы не останавливаться и время не терять, я пока посажу править вашей каретой своего человека. — Он обернулся и приказал: — Ролка, привязывай Черномора к запасным лошадкам, а сам садись вместо кучера княгини. А вашего кучера, госпожа, мы пока пересадим к вам, в карету. Пусть его ваша служанка придерживает, чтоб он не сваливался с сиденья. А как придет в себя — побеседуйте с ним, поговорите.

— О чем? — Я недоуменно смотрела на Михаила.

— О чем угодно. Не имеет значения. Когда у нас будет остановка на обед, мы с вами обсудим кое-что. Не переживайте, вам навья истома не грозит!

Князь ободряюще улыбнулся, но он сейчас был единственным, кто испытывал ко мне добрые чувства. По крайней мере, в его доброе ко мне отношение хотелось верить. Про остальных я знала наверняка. Самое безобидное из названий, которые они давали мне мысленно, было «злая госпожа». Вслух не было произнесено ни слова, но люди, стоило мне посмотреть на них, отводили глаза, не в силах скрыть неприязни.

В полном замешательстве я смотрела, как тяжелого, обмякшего Николу впихивают в карету, а когда мы тронулись в путь, первым делом спросила Лизавету, изо всех сил удерживающую грузное тело кучера от падения на пол:

— Что такое «навья истома»?

— Это… — Она пыхтела, перехватывая Николу то за ворот, то за грудки, — Это вранье все… И неправда… Не может такого быть!..

— То, что «не может», — это я поняла.

Я принялась помогать Лизавете — когда Никола клонился вперед, упиралась ладонями ему в грудь. Пока нам удавалось совладать с его бесчувственной тяжестью.

— А если «может»? Тогда это что?

Лизавета отвела глаза, чем сразу напомнила кравенцовиев.

— Это, — с немалым трудом выдавила она, — когда господин своих слуг не любит… Но это не про вас! — тут же вскинулась Лизавета. — Вы любите! Вы добрая, вы хорошая!

— Подожди, — попросила я. — Толком объясни. Не любит— и что? Голодом морит? Плетьми забивает?

— Плетьми? Ну это иногда и полезно! — уверенно ответила Лизавета, снова обхватывая сползающее тело Николы. — От этого навьей истомы случиться не может!

— А от чего может?

— Так я ж говорю: когда господин не любит.

Я чуть зубами не заскрипела от бестолковости своей служанки.

Нашу содержательную беседу прервало шевеление Николы. Он мутно повел глазами, вяло пробормотал:

— Госпожа княгиня…

И опять начал проваливаться в беспамятство.

— Э-эй! — Я ухватила его за волосатую щеку, принялась щипать и выкручивать. — Не спать, хватит, приходи в себя.

— Слышишь, что госпожа говорит? — грозно спросила Лизавета, наклоняясь прямо к его уху. — Княгиня приказывает не спать!

— Я не сплю… — невразумительно буркнул Никола и даже попытался удобнее устроиться на сиденье. — Передай госпоже… Голова его вновь безвольно упала, а тело обмякло.

— Ну скажите же вы, госпожа! — чуть не плача взмолилась Лизавета.

— Никола! — грозно сказала я. — Княгиня с тобой говорит. Ну-ка, быстро проснись!

— Да, княгиня, — вновь открыл глаза тот. — Слушаюсь, княгиня.

Вспомнив совет Михаила поговорить с кучером, я спросила первое, что пришло в голову:

— Ты где живешь, Никола?

— Отвечай княгине! — прикрикнула Лизавета.

Я укоризненно глянула на нее, и она смущенно зарделась.

— Живу? Там… — Никола неопределенно махнул рукой, — От конюшни