Он опять начал уплывать.
Но я строго спросила:
— Семья у тебя есть?
— Как же, госпожа, — вновь ожил Никола, — Без семьи человеку нельзя…
— Детишки есть? Сколько?
— Шестеро, — уже бодрее ответил Никола. Я заметила, что он оживал при моих вопросах, поэтому стала спрашивать чаще:
— Мальчики, девочки?
— Дык это… Нет… — озаботился Никола, не зная, как ответить княгине. — Не мальчики, не девочки — взрослые они уже. У самих дети.
— Ладно, можешь не отвечать, — разрешила я. — А при князе, моем отце, ты был уже кучером?
— А как же, княгинюшка! — приосанился Никола. — Ваш батюшка много ездил, меня часто сажали править. Не так, конечно, часто, как Петрушу — старого Князева кучера…
— А на какой карете князь любил ездить?
— На карете? Батюшки! — вдруг хлопнул Никола себя по лбу. — Где это я? Никак в вашей, княгинюшка, карете? Батюшки светы, да что ж это я?.. Что ж это делается?.. Кто ж лошадьми-то правит?
— Князь Михаил посадил к нам своего человека, — успокоила я кучера, — Ролка, кажется, зовут.
— А я? — не унимался Никола. — Я-то как к вам, госпожа, в карету залез?
— Ты устал, плохо тебе стало, вот тебя и пересадили сюда, отдохнуть, — начала объяснять я
Но Лизавета сказала, презрительно поджав губы:
— Навья истома с тобой приключилась! — И, отвернувшись, глухо пробормотала: — Позорник!
— Истома? Со мной? — не поверил Никола.
— С тобой, с тобой! — зло бросила Лизавета не оборачиваясь.
Рот Николы приоткрылся, на лбу выступили бисеринки пота. Вдруг его тело поехало вниз, я испугалась, что он снова теряет сознание, но оказалось, что это Никола пытается в узком пространстве между скамеечками встать на колени.
— Нет мне прощения, княгиня, — хриплым, надтреснутым голосом произнес он. — Опозорил, как есть опозорил… Виноват, княгинюшка. На мне вся вина, мне и искупать… Какую смерть выберете, ту и исполню! — И он лбом припал к сиденью.
Наверное, потому, что до пола лбом в тесноте кареты дотянуться было просто невозможно.
— Смерть? О чем он говорит, Лизавета?
— Он правильно говорит, — твердо сказала Лизавета и наконец повернулась к нам, глянула вниз, на коленопреклоненного Николу. — Выберите ему смерть, пусть позор с себя снимет!
— Это ему обязательно — убивать себя? — ошеломленно уточнила я.
— Обязательно, — просто сказала Лизавета. — Иначе ему же хуже будет. Изведется весь, что такой позор на княгинюш… — она запнулась, побледнела, но быстро исправилась, — что такой позор на себя навлек! Лучше пусть сразу умрет, чтоб не мучиться.
— А ты бы тоже себя убила, если б с тобой такая истома приключилась? — спросила я.
— Госпожа! — Лизавета ахнула и так побледнела, что, кажется, от кожи остались одни веснушки. — Вы думаете, я могу такое?.. — Она сделала попытку бухнуться на колени, но места на полу уже давно не осталось, и она смогла только чуть съехать с сиденья. — Если могу такое, то, конечно, заслуживаю смерти. Выберите самую лютую — сполню с радостью!
— Нет, ты никогда такого не сделаешь! — резко сказала я, чувствуя, что еще секунда этого безумия — и сама потеряю сознание, — Ты молодец и смерти не заслуживаешь!
— Правда? — радостно спросила Лизавета, и слезы благодарности к моей доброте повисли на ее желтых ресничках.
Она сейчас и вправду считала меня воплощением доброты. В душе она ликовала и возносила благодарности Всевышнему, что послал ей столь замечательную хозяйку.
— Никола! Встань! — Мой голос прозвучал, как удар хлыста
Кучер попытался быстро выполнить мое приказание, но это привело только к тому, что он треснулся затылком о низенький потолок кареты.
— Сядь! — быстро сменила я распоряжение.(tm) Слушай! Никола напряженно вытаращился, ловя каждое мое слово.
— Я позже скажу тебе свою окончательную волю. А сейчас ты должен занять свое место, править лошадьми. И помнить при этом, — я грозно сдвинула брови, — что я тебя люблю. И что все время думаю о тебе. Все понял?
— Да, княгинюшка! — попытался сидя поклониться Никола, и душа его, как только что у Лизаветы, преисполнилась благодарностью ко мне.
— Иди! — приказала я.
А когда он уже распахнул дверцу, готовясь на ходу перелезть на свое законное место, дополнила приказ:
— И если тебе будет становиться плохо, или перестанет хватать воздуха, или еще что-нибудь, ты должен немедленно остановить лошадей и сказать мне. Если тебе покажется, что я недостаточно тебя люблю, ты тоже должен немедленно сказать мне. Понял?
— Да, княгиня! — Он преданно кивал, придерживая рукой болтающуюся дверцу.
— Ну иди!
Бедный Никола полез на козлы, демонстрируя акробатическую прыть, и я услышала его требовательный голос:
— А ну, отдай вожжи! Тпру-у! Ролка озадаченно пытался возражать:
— Мне князь приказал…
— Вот и иди к своему князю, — грубо ответил мой кучер. — А мне моя княгиня приказала!
Ролке ничего не оставалось, как спрыгнуть с козел моей кареты и бежать к карете Михаила, которая остановилась вслед за нашей.
Там он, видимо, получил от князя новый приказ, потому что мгновенно успокоился и помчался отвязывать своего Черномора, налегке трусившего позади вместе с запасными лошадьми.
* * *
— Что за цирк у вас тут творится?! — напустилась я на Михаила, стоило нашему каравану остановиться для обеда. — Вы знаете, что мои слуги — оба! — потребовали у меня смерти для себя?
— Догадываюсь, — кивнул князь. — И вы так спокойны?! — возмутилась я.
— Они поступили, как им и подобает, — заверил князь. Я чуть не задохнулась от переполнявших меня чувств, а он как ни в чем не бывало поинтересовался:
— И какую смерть вы выбрали для своего кучера Служанку вы, надеюсь, все-таки простили.
— Князь, — высокомерно сказала я. — Я не позволю говорить со мной в таком тоне!
— Ваши слова означают, что я неправильно что-то сказал?
— Неправильным было то, как вы сказали! Вы сказали с насмешкой!
— Княгиня, если вы приняли мои слова за насмешку, значит, я серьезно провинился перед вами. И вы сами вольны определить мне наказание. Но это не так срочно. Есть дело, которое действительно не терпит отлагательства. Ваш кучер должен смертью смыть с себя позор.
— Глупости! Если человек падает в обморок — это не позор.
— Для нас с вами — да. Но мы — господа.
— Вы спрашивали, из какого я мира, князь? Так вот, я из того мира, где нет господ и нет рабов. Ну, почти нет. А там, где еще есть… всему остальному миру понятно, что это от отсталости. И само по себе рабство — это уже преступление.
— Княгиня, я так и знал: когда вы начнете рассказывать (а не только спрашивать), это будет увлекательнейший из рассказов. Я приказал Порфирию следить за приготовлением обеда и обеденных столов, мы можем присесть вот сюда, в тень, и вы мне расскажете…
— А что тут рассказывать — вы все рассказали сами. Приказали Порфирию — и все!
— Приказал. А это плохо?
— По законам моего мира — да Вы ему приказали, как господин. А он же ваш брат!
— Но князь-то — я.
— Вот! Наш мир основан на равенстве всех людей. А вы даже своего брата не считаете