26 декабря 1921
В другом стихотворении, написанном ею в декабре того же рокового 1921 года, есть такая строка: «<…> У своего ребенка хлеб возьми, чтобы отдать его чужому ». Поразительная строка — в ней, должно быть, кредо мироощущения поэтессы. В следующий раз Анна Андреевна приедет к Лёве только через четыре года. Некоторое время ради нищенской зарплаты, продуктовых карточек и служебной квартиры (после развода с В. К. Шилейко) она работала делопроизводителем в библиотеке Агропромышленного института. К тому времени Ахматова стала гражданской женой Николая Пунина (1888—1953), известного искусствоведа, теоретика авангардизма, ученого секретаря Русского музея. Отношения матери и сына были сложными. Лёва чувствовал себя покинутым и одиноким. Его даже пыталась усыновить красавица-большевичка Лариса Рейснер — бывшая возлюбленная Николая Гумилёва и, по иронии судьбы, ставшая прообразом Комиссара в известной пьесе Всеволода Вишневского «Оптимистическая трагедия». Предлагала усыновление и тетка Сверчкова, исходя из прагматической цели: дать Лёве свою фамилию, поскольку опасная фамилия Гумилёв, по ее мнению, не сулила в будущем мальчику ничего хорошего. В категорической форме Лев отказался, заявив, что имени и фамилии отца никогда не изменит.
На больную тему взаимоотношений Анны Ахматовой со своим единственным сыном высказывались многие. Каждый публикатор и комментатор посчитал чуть ли не священным долгом внести личный вклад в освещение деликатного вопроса, не задумываясь даже, что бесцеремонно и пристрастно оценивают чужую жизнь. Можно подумать, «что мать Пушкина, никогда не занимавшаяся воспитанием сына, которого вырастила няня Арина Родионовна, и в конце концов отправившая его, не знавшего материнской ласки в Царскосельский лицей, была чем-то лучше — просто условия жизни оказались другими… А Лермонтов, также фактически не знавший матери и воспитанный бабушкой?..
Лучше всего, пожалуй, понимала сложившуюся ситуацию свекровь Ахматовой — Анна Ивановна, бабушка Лёвы. Что такое поэт, она знала не понаслышке — сама вырастила выдающегося деятеля русской литературы. По собственному признанию Льва, с любимой бабушкой ему было куда интересней, чем со сверстниками. Ни одного упрека или жалобы не найти в письмах А. И. Гумилёвой к А. А. Ахматовой которую продолжала считать своей снохой, а письма к ней по-прежнему подписывала «любящая тебя мама». (Анна Андреевна тоже любила бывшую свекровь и обращалась к ней в письмах не иначе как «Милая Мама» или «Дорогая моя Мамочка» и подписывалась «Твоя Аня».) Между тем само время — лучший лекарь — давно залечило тяжелые раны и отправило в небытие то, что некогда разделяло мать и сына — Анну Андреевну и Льва Николаевича. Их примирили не жизнь или смерть — их примирило БЕССМЕРТИЕ.
В конце 1930-х — начале 1940-х годов Ахматова сочинила стихотворное завещание. В нем она, предвидя свою посмертную славу, просила поставить ей памятник в том месте, где она когда-то провела много дней, выстаивая огромные очереди с передачей для осужденного сына:
Думается, памятник такой все же поставят, и именно в том месте, на которое она сама указала. И будет памятник тот воздвигнут не только самой великой поэтессе, но и ее самоотверженной материнской любви — такой, как она ее понимала…
Многочисленные недруги и недоброжелатели обвиняли Анну Андреевну в отсутствии у нее материнского чувства. Можно ли поверить, что это утверждение относится к поэту, написавшему такие искренние и проникновенные стихи о детях блокадного Ленинграда?
А ее воображаемый разговор из эвакуационного среднеазиатского далека с соседским мальчиком по квартире в Фонтанном доме, которого она считала погибшим во время бомбежки:
Такие стихи могла написать только Великая Мать — Мать с большой буквы. А в словах «тебя не предам никогда» явственно слышится также и обращение к сыну…
* * *
Анна Андреевна с самого начала понимала, что не сможет стать сыну заботливой матерью. Но такова уж, видимо, судьба великих поэтесс. Сложные, противоречивые чувства раздирали ее на части. В декадентских традициях она даже готовила себя к смерти, о чем свидетельствует стихотворение, включенное в сборник «Белая стая» (1915 год) и обращенное к трехлетнему Льву:
В «Колыбельной», написанной в том же 1915 году она побоялась дать себе самую суровую и безжалостную оценку: «<…> Спи, мой тихий у спи, мой мальчик, / Я дурная мать .» За сим следует страшное предсказание: «Было горе, будет горе / Горю нет конца, / Да хранит святой Егорий / Твоего отца». Отца святой Георгий (Егорий) не уберег, сын же сполна изведал такого горя, которого хватило бы не на одну жизнь Трагическую судьбу Льва Гумилёва провидчески почувствовала и предрекла другая великая поэтесса Серебряного века — Марина Цветаева. В 1916 году в стихах, обращенных к Анне Ахматовой (Лёве тогда было только четыре года), она писала:
И далее — совсем уж зловещие слова:
Не менее категоричен был и Осип Мандельштам, также провидчески увидавший в горсти юного Льва Гумилёва «черные четки». Анне Андреевне же он сказал о сыне: «Вам будет трудно его уберечь, в нем есть ГИБЕЛЬНОСТЬ». Мудрыми воспитателями Льва во все времена являлись КНИГИ. Сначала ему регулярно и помногу читала бабушка, но уже в семь лет он научился читать сам. По счастью, общественная