— А другой нет? — поинтересовался я, — Ведь проторгуюсь.
— Есть и другие, — пожал он плечами. — Только они еще экзотичнее. Ну, скажем, монах. Эти тоже из вольных пташек. Но ты хоть одну молитву знаешь? То-то. Разве что юродивого изобразишь — лепечи несуразицу и все. Но они предпочитают холостяцкую жизнь. И потом — ты подумал о последствиях своего появления перед Машей в рубище, веригах и босиком? Нет, ноги она тебе, может быть, и омоет — тогда это считалось вполне естественным и даже модным. Но замуж…
Я почесал в затылке. Получалось и впрямь не ахти. Разве что добираться до нее в обличье блаженного, а перед самым домом переодеться в нормальную одежду? Вообще-то можно, но если кто-то застукает, то… Из задумчивости меня вывел голос друга:
— Хотя Библию тебе и впрямь придется подчитать, а то примут за какого-нибудь католика, особенно если начнешь креститься щепотью, а не двумя перстами. Тогда тебе вообще согласно решениям Стоглава — проклятие, анафема и отлучение от церкви. Ни богу помолиться, ни причаститься, ни исповедаться.
Я усмехнулся. Честно говоря, мне было плевать и на то, и на другое, и на третье. Это религиозному человеку стало бы не по себе, а мне как-то… Я эти самые храмы и тут посещал не больно-то. И вообще — может, кому-то и нравится ходить в рабах, пускай и божьих, а меня с души воротит. Кстати, не исключено, что бога тоже… воротит.
— А ты не ухмыляйся, — сурово осадил меня Валерка, — Я о церквях, обрядах, да и о самой Библии тоже невысокого мнения, но там тебе волей-неволей придется со всем этим столкнуться, и лучше подготовиться к этому заранее, иначе живо отволокут на костер.
— У нас же не какая-нибудь Европа! — возмутился я, — И почему ты уверен, что я попаду к староверам?
— Тьфу ты, балда стоеросовая! — даже плюнул с досады Валерка, — Да сейчас на Руси все староверы. Никон только через сто лет раскол учинит. А что до костров, то именно в этом веке на Руси как раз хватало желающих поджарить еретиков, да таких ярых любителей, что зачастую их не могли удержать даже великие князья. Чтоб ты знал, шестнадцатый век в нашей стране начинался именно с разбора так называемой «ереси жидовствующих» и сожжения уличенных в ней, включая высокопоставленных чиновников Иоанна Третьего Васильевича, в железной клетке на Москве. А во времена Иоанна Четвертого в пятидесятых годах состоялся еще один знаменитый процесс по обвинению в ереси некоего Башки на с единомышленниками, — Он тут же исчез, вернувшись минут через десять и держа в руках очередную пачку книг, — Вот, — тяжело бухнул он их на стол передо мной, — Читай. Хотя нет, погоди. Сейчас я тебе закладок навставляю.
— И это тоже? — усомнился я, разглядывая «Настольную книгу атеиста».
— Всенепременно и в первую очередь, — сердито отрезал Валерка. — В ней, чтобы ты знал, самое короткое изложение сути всех религий. Ты, главное, на комментарии о том, как они одурманивали народ и наживались на его невежестве, не смотри, и все будет в порядке.
Вроде бы одолел и их, но все равно первый экзамен, который устроил Валерка, я с треском провалил.
«Ой, липа. Ой, не поверят», — сокрушался Жорж Милославский, разглядывая управдома Буншу в царских одеждах.
Вот-вот. Примерно то же самое.
Лишь на следующий день он, скривившись, заявил, что тройку, да и то слабенькую, с огромной натяжкой, он бы мне поставил, но никак не более. К тому же мой язык…
— А ты не забыл, что нам сегодня к ювелиру? — напомнил я. — Имей в виду, сразу после него лишнего дня не задержусь, сразу туда.
— Ладно, — тяжко вздохнул он и неожиданно встрепенулся: — О, идея! Будешь не просто купцом, а иноземным, — выдал он поправку, — Но православной веры. Скажем, твоя мать была русинкой, попала в плен к татарам, потом ее кто-то выкупил, ну а дальше разработаем. Пока это черновой набросок. Тогда все прокатит в лучшем виде.
— Уж очень ты строго к нему подходишь, — недовольно заметила Алена, присутствующая на моей «экзекуции».
— Жизнь еще строже, — хмуро откликнулся Валерка и протянул мне целую пачку листков с набранным самым мелким шрифтом текстом. — Я тут шпаргалки приготовил. Сгодятся. Зашьешь под подкладку в разных местах. И вот еще что, — произнес он несколько виноватым голосом, — Я как-то поначалу об этом не задумывался, а вчера словно осенило. Сел посчитать и за голову схватился.
Я насторожился. Если хладнокровный и невозмутимый Валерка схватился за голову, значит — серьезно. Очень серьезно. И за что тогда хвататься мне самому?
— Понимаешь, судя по твоему рассказу, ты там находился примерно полчаса, и это самое малое. Я несколько раз попытался воспроизвести наши с Андреем действия, когда мы вытягивали тебя обратно. Как ни крути — в пределах семи-восьми секунд, не больше. Напрашивается вывод, что там и тут время течет неодинаково и скорость его в шестнадцатом веке значительно выше, примерно раз в двести, а то и в триста.
— То есть если здесь прошли сутки, то там полгода, если не год? — уточнил я.
— Выходит так. Получается, что пять дней здесь равны примерно пяти годам и…
— Стоп! — рявкнул я, — Ничего не получается, потому что это лишь один из вариантов. Оно может и вообще не двигаться с места, пока меня там нет. Вот тебе только одна из возможных альтернатив. Но даже если и так, как ты говоришь, то я ничего не теряю. Было восемнадцать, пускай даже двадцать, значит, при новой встрече ей будет двадцать пять, пускай от силы двадцать семь. Отлично! Разница всего в три года. Кажется, у вас с Аленой именно такая?
— Только в двадцать семь женщина на Руси давно замужем или в монастыре.
— К черту! — Я рубанул воздух ребром ладони. — Замужем? Разведется!
— Церковь разводов в те времена не разрешала.
— Тогда она скоропостижно овдовеет! — рявкнул я, — А из монастыря я ее попросту украду, и всего делов!
— Класс! — восхитилась Алена и… напустилась на мужа: — Слыхал, пень старый, на что люди ради своих любимых готовы? А ты?
— Да я тоже ради тебя что хочешь, — торопливо заверил Валерка, тут же предложив: — Хочешь, я завтра сам отведу тебя в монастырь, а потом оттуда украду?
— Да я за это время помру! — возмутилась