— Ну, отгадай с трех раз, кто убрал табурет.

Я не смотрел, как реагируют окружающие. Обида и гнев просто вырубили мое сознание. Это позор на целый год. И я не раздумывал: вы хотите войны, вы ее получите. Наклонился, поднял табурет и не произнося ни одного слова, с разворота сверху вниз обрушил этот табурет на голову «Партоса», начальника химической службы. Он успел поднять руку и смягчить удар, но свалился на пол вместе с табуретом. Я моментально развернулся, все стояли ошеломленные. Ударом в нижнюю челюсть справа в нокаут отправлен «благородный Атос» — начальник инженерной службы. Когда я повернулся к «Арамису», начальнику связи, то увидел его спину уже в дверях на выходе. Я повернулся к офицерам, но все дружно шарахнулись от меня, кроме моего командира дивизиона. Он повис у меня на плечах. Я сказал:

— Да все, все. Вызывайте врача.

Два майора валялись на полу. Кто-то сказал:

— Вот это пошутили!

Праздник закончен. Поверженных противников повезли в госпиталь. Командир полка приказал:

— Завтра ко мне Рубин и свидетели, которые видели, как это все произошло. Начальник медицинской службы, заключение врачей мне на стол. Забирайте все со столов. По домам. Праздник закончен.

Дома Ирина начала всхлипывать:

— Ты же бешеный. Я тебя таким никогда не видела. Ты бы посмотрел на себя со стороны. Ты же убить его мог, если бы он руки не подставил. Что же завтра будет?

— Успокойся, в тюрьму не посадят. В худшем случае уволят из армии. Не бойся, не пропадем. Зато теперь все поймут, что такие подлянки со мной не проходят. Если бы я не отреагировал, то все, кому не лень превращали бы меня в посмешище. Давай спать, утро вечера мудренее.

Утром в кабинете командира полка сидели все его заместители, командиры дивизионов, все политработники, начальник связи «Арамис» и я. Меня посадили на стул подальше от Арамиса. Начальник связи полка на меня не смотрел, а уставился в пол. Начальник медицинской службы зачитал диагноз. У Партоса сотрясение мозга средней тяжести и перелом правой руки. У Атоса нижняя челюсть поломана в трех местах, кормление возможно только через трубочку. Время восстановления каждого от одного до трех месяцев.

— Я доложил командиру дивизии и начальнику политотдела о чрезвычайном происшествии. Через часа два, приедет комиссия по расследованию. Мы, к сожалению, все наблюдали, как накалялись взаимоотношения, но вовремя это не остановили. Просто не ожидали такой развязки. Всем, здесь присутствующим, написать объяснительные, кто что видел, слышал и знает. Я, не в коем случае, не хочу оправдывать майора Рубина, но давайте будем честными и справедливыми до конца. При таких взаимоотношениях, напишите свое личное мнение, как бы вы поступили в такой ситуации. Просто ваше личное мнение. Кроме меня и замполита, эти объяснительные читать никто не будет, а после прочтения я обещаю их вам вернуть. Все свободны. Майор Рубин останьтесь, а майор Коваленко подождите в коридоре.

Кроме меня, еще остались замполит и секретарь парткома.

— У Рубина с Птушниковым раньше уже была стычка в парке боевых машин, — начал замполит, — Птушников в присутствии батареи, кинул под ноги Рубину взрывпакет. Птушников, как всегда, находился в нетрезвом состоянии. Рубин в дежурной комнате впечатал Птушникова лицом в стол, а затем порезал грелку с вином у Птушникова. Жалобы из них никто не подавал. Дело ограничилось беседой.

Секретарь парткома добавил:

— Конфликт начал набирать обороты после приезда Рубина из отпуска. Эти трое устроили дивизиону просто геноцид. Цель одна: настроить офицеров и личный состав против майора Рубина. Я находился рядом и все видел. Табурет убирал начальник связи, а два других за плечи опрокинули Рубина на грязный пол. Все произошло настолько быстро, что я среагировать, просто не успел. Зрелище валяющегося майора в парадной форме на грязном полу, конечно же, унижает, но этот поступок можно было бы обсудить на собрании парткома.

— Это, конечно же, «сразу добавило уважения к нему». - добавил командир полка, — Будем тебя судить, Рубин. Вынесем этот вопрос на суд офицерской чести и на заседание партийного комитета, а если потребуется, то и на общее партийное собрание.

— Командир дивизиона и секретарь парткома должны через час написать характеристики на Рубина, а начальник штаба полка на трех начальников служб. Рубин, я тебя по-человечески прошу, не усугубляй свое положение, не трогай связиста. Он трус, его уже и так трясет от ужаса. Он любит делать пакости за спиной, уж я его хорошо знаю. Никуда далеко не уходи, будешь вызван на прием комиссии. Иди в дивизион, я комиссию приведу туда. Покажем, что ты там сделал. Передай командиру дивизиона, чтоб он тоже находился на месте. Иди.

В коридоре стоял Арамис. Я сделал два шага в его направлении, ему бежать оказалось некуда. Я показал на него пальцем:

— Ты следующий, надейся и жди, — я повернулся и ушел.

Комиссия из дивизии обошла все помещения дивизиона. Командир полка и командир дивизиона давали пояснения. Им всем понравилась Ленинская комната, оформленная профессиональными художниками. Заместитель по политической части майор Хонин пел соловьем. Среди зрителей инцидента оказались два моих командира батареи, которые рассказали обо всех придирках в наш адрес и выразили одобрение:

— Давно им нужно было врезать.

В дивизии знали, Птушников пьет постоянно, что тоже сыграло свою роль. Вывод комиссии — командир полка принял правильное решение: вынести конфликт на обсуждение коллектива. С тем и уехали.

Суд офицерской чести и общее партийное собрание решили проводить при личном присутствии майоров Птушникова, Коваленко и Салькова. В феврале выезд на полигон для занятий, учений и проведения стрельб прошел без их присутствия. Все эти учения без них прошли даже лучше и намного спокойнее. Начальник связи полка потратил много усилий, чтобы со мной не встречаться, но потом не выдержал прессинга, подошел ко мне перед совещанием и извинился в присутствии офицеров. Мне война не к чему, поэтому мы пожали друг другу руки.

Суд офицерской чести прошел бурно. Много говорили об общей атмосфере взаимоотношений. Досталось нам всем. В результате виновны все четверо, за что нам поставили «на вид». В связи с полученными травмами, «Атос» и «Партос» решением остались недовольны. На партийном собрании им объявили по выговору, а мне строгий выговор. После собрания, проходя мимо них, я предложил им выйти на ринг, где я готов встретиться цивилизованно в боях без правил. Я один против них троих.

— Да пошел ты, — выдохнули они почти одновременно.

На стрельбах дивизион получил твердую хорошую оценку, а за состояние материальной базы — отлично. По итогам весенней проверки, все взыскания с меня сняли.

В этом году я себе планировал новый рубеж — поступить в артиллерийскую академию в Ленинграде, но получив строгий выговор за драку,