— Тпру. Стоять! — закричал Сергей Осипович.
Но коня и след простыл.
Пришлось нестись за ним вприпрыжку. Не приведи господи, потравит рожь. Однако, выбежав на шоссе, Разруляев с облегчением перевел дух: беглеца без него поймали и даже привязали к дереву. Рядом с ним перебирали копытами хозяйские кобылы: Незабудка, Констанция и Ласточка. Вытерев пот с лица, Сергей Осипович направился к спешившимся хозяевам. Но, подойдя ближе, понял, что обознался: молодой человек с зачесанными по последней моде назад русыми волосами, которого издалека принял за Шелагурова, был ему незнаком.
Заслышав поступь Разруляева, незнакомец обернулся, смерил оценивающим взглядом и, панибратски толкнув Мэри, жену Александра Алексеевича Шелагурова, спросил:
— Это еще что за чучело?
Мэри, сложив веер, которым обмахивала Ксению (неужели с любимой что-то приключилось?), процедила:
— Вот и управляющий, легок на помине.
— Это ваш управляющий? — удивился незнакомец.
Мэри развела руками, мол, сама поражена. Тут и Ксения встрепенулась, подняла опущенную вниз голову. Как же хороша!
— Сергей Осипович, слава богу, вы живы, — обрадовалась она. — А где ваш тарантас? Почему Приказ под седлом?
— Доброе утро, — приподнял картуз Разруляев. — Боялся опоздать на ваши именины, потому поехал верхом.
— Верхом? — снова удивился незнакомец. — А я думал, бегаете наперегонки с конем.
Дамы рассмеялись. Сергея Осиповича шутка незнакомца, обозвавшего его чучелом, покоробила, но из приличия и он изобразил улыбку:
— Ну что вы…
— А зря, — перебил его молодой человек. — Бегать полезно, особенно при вашем ожирении.
Снова взрыв хохота. Разруляев сжал кулаки, но на рожон лезть не стал, попробовал объяснить, не столько незнакомцу, сколько Ксении:
— Я спешился, буквально на минутку.
— В кустики захотелось? — снова перебил его незнакомец.
Мэри схватилась за животик. А Сергей Осипович взорвался:
— Да что вы себе позволяете? Кто вы такой?
— Я-то? — переспросил незнакомец с наглой ухмылочкой. — Андрей Дмитриевич Гуравицкий, кузен нашей очаровательной Мэри. Приехал на именины несравненной Конкордии Алексеевны, но из-за вашего разгильдяйства чуть было не очутился на ее похоронах.
Ксению на самом деле крестили Конкордией, но так ее никто не называл.
— Не делайте из мухи слона, — подарив Гуравицкому обворожительную улыбку, попросила Ксения. — Я отделалась легким испугом.
— А могли упасть и разбиться. Я… я этого не пережил бы, — сказал Гуравицкий.
— Да что случилось? — спросил вконец перепугавшийся Разруляев.
— А-а, ерунда, — отмахнулась Ксения.
— И все же…
— Мы ехали, болтали, я отпустила поводья, буквально на миг. И тут из леса выскочил Приказ. Прямо на меня. Незабудка испугалась, взвилась в свечку, я с трудом удержалась за гриву.
— Благодарите бога, что барышня не упала, господин управляющий. Если бы Ксения разбилась, порвал бы вас на куски этими самыми руками. Все, свободны. — Гуравицкий демонстративно развернулся к дамам, давая понять, что разговор с Сергеем Осиповичем окончен. — А не устроить ли нам скачки?
— С превеликим удовольствием, — поддержала его Мэри.
— Я тоже не против. — Ксения подошла к Незабудке, чтобы отвязать, но кобыла, увидев ее, встала на задние копыта и заржала.
Ксения в ужасе отпрянула. Гуравицкий подбежал, обнял ее. Прижавшись к его груди, она доверчиво прошептала:
— Я боюсь.
Разруляев тоже кинулся к возлюбленной:
— Не надо, не стоит. Незабудка пытается извиниться. Лошади умные. Незабудка переживает, что вы могли упасть по ее вине.
— Вы что, по-лошадиному понимаете? — осадил его Гуравицкий. — Если так, прикажите своему коню больше не убегать. Конкордия Алексеевна, вы абсолютно правы, нельзя садиться на лошадь, которая едва вас не убила.
— Хочешь, поменяемся, уступлю тебе Констанцию? — предложила Ксении Мэри.
Та кивнула. И через минуту, отвязав лошадей, молодые люди ускакали.
А Разруляев побрел к Приказу. Тот ткнулся мордой в его плечо: мол, извини, сам не рад, что так вышло. Сергей Осипович расплакался.
Науками Мэри не мучили, обучили языкам да танцам, что вполне достаточно для жизни, которая ей предстояла, где бал сменялся маскарадом. Но однажды ее батюшка прикупил каких-то акций, а уже через месяц они ничего не стоили. От отчаяния родителя хватила грудная жаба, и он почил в бозе. А Мэри стали шептать вслед: «Бесприданница». Кто с сочувствием, кто с сожалением, кто с нескрываемой радостью. И хотя красива была по-прежнему и танцы в ее бальной книжке, как и раньше, были расписаны заранее, с визитами теперь никто не являлся. Да и куда? Назвать домом жалкую квартирку с окнами во двор язык не поворачивался.
И вот как-то в театре (родственница из жалости изредка уступала им с матушкой свою ложу) Мэри почувствовала на себе взгляд. Серьезный, заинтересованный. Судя по дорогому сюртуку с бархатным воротником и галстучной булавке с бриллиантами, внимательно изучавший ее незнакомец был при деньгах. Только вот и сюртук, и галстук на нем уже года три как вышли из моды. Значит, провинциал, помещик из захолустья. Да и пусть, почему, собственно, нет, раз столичные женихи воротят от нее нос? Мэри приветливо улыбнулась. Незнакомец кивнул, а в антракте, отыскав общих знакомых, был представлен:
— Александр Шелагуров.
Без всяких признаний было понятно, что влюблен и что ему глубоко плевать, есть ли у Мэри приданое. Тем и подкупил. За прошедший со смерти отца год Мэри невыносимо устала от бесконечных счетов и ломбардных квитанций, от клейма неудачницы, от многозначительных взглядов таскунов с тугими бумажниками, что терпеливо ждали, когда от отчаяния согласится на бесчестие.
Шелагуров сделал предложение, Мэри его приняла. Планы будущего супруга жить деревенской жизнью ее не испугали. Была уверена, что станет вертеть им с той же скоростью, что матушка покойным отцом, и за лето убедит перебраться в столицу. А лето… Почему бы не провести его в имении? Та же дача, только чуть дальше.
Однако деревенская жизнь Мэри разочаровала сразу. Из развлечений лишь супружеская постель. Муж целыми днями пропадал на полях, а местное общество состояло из старичков со старушками. Мэри заскучала и, не дожидаясь осени, стала капризно требовать переезда в Петербург. Однако Александр Алексеевич оказался совсем из иного теста, нежели папенька. Несмотря на чувства, прихотям жены потакать отказался. Твердо заявил, что жизнь в столице им не по карману. А против скуки велел засучить рукава и приступать к обязанностям: командовать садовниками и