Наведавшись к кадровикам и передав начальнику отдела Глафире Сергеевне Костроминой, худощавой сорокавосьмилетней женщине с узким лицом и грушевидной фигурой, подписанное начальником милиции заявление на отпуск, Зверев приободрился и почувствовал себя значительно лучше. Настроение, которое с утра было ужасным, вдруг полностью поменялось.

Несмотря на то что в заявлении на отпуск в качестве его начала значилась послезавтрашняя дата, Зверев решил, что это пустяки. Днем раньше… днем позже… разве это имеет значение? Он добился своего, а значит, в Управлении по крайней мере сегодня ему больше делать нечего.

– За отпускными приду завтра, – заявил Зверев Костроминой, подарил главной кадровичке Управления свою самую лучезарную улыбку и, похвалив ее прическу, с победным видом удалился.

Когда Зверев вышел из здания Управления, он вдохнул полной грудью. Все, вот она, долгожданная свобода! Настоящая свобода!

Корнев… Костин… Евсеев с Гороховым и эта Волгина… Пусть все они сами все расхлебывают, а ему предстоит дальняя дорога. Зверев закрыл глаза и представил: теплый горный климат, нарзан, кавказские вина, шашлык и прочие прелести Кавказских Минеральных Вод.

Не желая ничего откладывать на потом, Зверев тут же отправился на вокзал. Отстояв длинную очередь, Павел Васильевич наконец-то приобрел билеты в СВПС[3]. Гулять так гулять, зачем же себя ограничивать.

Поезд, на котором ему предстояло ехать до Москвы, отходил вечером в среду, так что до поездки у него оставалась пара дней. Зверев не пошел на остановку, а решил добираться до дома пешком – благо было недалеко. По дороге он думал о случившемся. С одной стороны, он корил себя за то, что отказался от участия в расследовании, но тут же начинал оправдывать сам себя. Никогда он не будет работать под руководством женщины, которая мало того, что считает его никудышным сыщиком, а еще и выставляет его на посмешище. Всячески желая не думать о Волгиной, Зверев все же понимал, что это у него плохо получается. Он кусал губы и ругал себя за эту слабость, при этом щека сыщика периодически дергалась. Одолев примерно половину пути, Павел Васильевич вдруг вспомнил, что сегодня он еще не обедал.

Есть особо не хотелось, но он прекрасно помнил, что в его холостяцкой квартирке на улице Гоголя из съестного имеется лишь позавчерашняя четвертинка хлеба, полбанки тушенки и пара луковиц, и с этим нужно было что-то делать. Идти по магазинам не хотелось, поэтому Зверев решил перекусить в находившейся как раз на его пути закусочной, называвшейся «Березка».

Помимо довольно сносных пельменей, здесь когда-то продавали не менее сносное разливное «Рижское» и заправленный сметаной салат с докторской колбасой и зеленым горошком. Помня об этом, Зверев, особо не раздумывая, вошел в заведение общепита и окинул его внутреннее убранство придирчивым взглядом.

Несмотря на то что закусочная была расположена в десяти минутах ходьбы от его дома, Зверев не был здесь как минимум года полтора. То, что он увидел, его порадовало. Ведь «Березка» – некогда убогая и прокуренная забегаловка – за последнее время явно преобразилась, причем исключительно в лучшую сторону.

Стены заведения, видимо, совсем недавно оклеили цветастыми бело-красными обоями. Под потолком висела массивная люстра с висюльками под хрусталь. Столы покрыты белыми скатертями, на каждом стояли солонка, перечница и граненый стакан с целлюлозными салфетками. Обеденный зал в этот день был заполнен наполовину. Посетители пили пиво, переговаривались и смеялись в голос, но при этом никто особо голос не повышал. Буфетчица, немолодая, довольно ухоженная женщина в белом халате и колпаке, с деловым видом выслушала заказ и буквально через минуту выложила на поднос Зверева то, что от нее требовалось. Павел Васильевич, заказавший две порции пельменей со сметаной, салат и пару кружек пива, сел за свободный столик в углу, попробовал еду и в очередной раз был приятно удивлен.

Если раньше тут ему приходилось есть полуостывшее блюдо из вязкого, застревающего в зубах теста, начиненного смесью непонятного мяса, ливера, лука, чеснока и капусты, то сегодняшние пельмени показались Звереву не просто съедобными, но и по-своему даже вкусными. Пиво тоже было не разбавлено, приятно охлаждало чуть горьковатым хлебно-солодовым вкусом. «А жизнь-то налаживается», – подумал Зверев и в очередной раз успокоил себя тем, что его сообразительный и инициативный Венечка Костин справится с поимкой фальшивомонетчиков и без него.

Когда Павел Васильевич допил первую кружку и почти полностью умял первую порцию пельменей, за его спиной вдруг кто-то негромко кашлянул. Зверев обернулся и увидел ссутулившегося худощавого мужчину лет пятидесяти со впалыми глазами и зализанными назад волосами. На мужчине был довольно просторный серый плащ, коричневая водолазка и широкие брюки в полоску.

– Могу я присесть? – с учтивой улыбкой поинтересовался незнакомец.

Зверев указал рукой на соседний стул.

– Присаживайтесь. Вы что-то хотели?

Мужчина рассмеялся и сел напротив Зверева.

– Ну, вы даете! Присаживай… тесь! – Мужчина в сером плаще сделал ударение на последнем слоге и вдруг резко сменил тон и прохрипел: – А ведь ты меня не узнал, начальник! Ну что ж, как грицца, время идет, а люди меняются.

Брови Зверева взлетели, и он гортанно хохотнул:

– Петя?.. Желудков?.. Желудь, твою мать! Ну вы только гляньте на него! Кто бы мог подумать.

Собеседник Зверева негромко рассмеялся.

– Я, гражданин… Ой, простите, товарищ капитан…

– Уже майор, – поправил Зверев.

– Что ж, поздравляю.

– Я тебя тоже. – Зверев оживился.

– А меня-то с чем?

Зверев погрозил собеседнику пальцем.

– А то непонятно? С тем, что теперь ты на человека стал похож, а ведь раньше, ой… И вспомнить страшно.

Петр Желудков по кличке Желудь был когда-то одним из самых полезных информаторов Зверева. Мелкий жулик, водивший знакомства с разными представителями псковского криминалитета, со дня их первого