В гостиной Эндрю Найта фарфор всегда занимал почетное место – стараниями миссис Найт, которая была без ума от глазурованных чашек и тарелок. Но потом миссис Найт умерла, прокурор вышел в отставку, и теперь всякий раз, когда он смотрел на любимый сервиз жены, он не мог отделаться от неприятной мысли, что наследники, его племянники, совсем ничегошеньки не смыслят в фарфоре и не оценят его по достоинству. Будущих наследников, само собой, куда больше заинтересовала бы денежная часть наследства, но тут Эндрю Найт мог быть совершенно спокоен, потому что из-за биржевых треволнений потерял значительную часть своего состояния. Куда больше он беспокоился о фарфоре, потому что у того явно не было никаких шансов попасть в хорошие руки.
Одним словом, принимая гостей, прокурор теперь заботился о том, чтобы ставить на стол парадную посуду и вообще сервировать его как можно лучше. В глубине души он был даже не против того, чтобы гости разбили одну-две чашки, и, как следствие, постылым наследникам достался бы неполный сервиз. Но пока сервизу везло, и все предметы были в целости и сохранности.
– Я вспомнила твои слова, Эндрю, что подсудимому всегда следует дать возможность оправдаться, – объявила миссис Ломакс в ответ на замечание собеседника.
Прокурор важно кивнул. По правде говоря, его любимое изречение звучало несколько иначе: «Подсудимому всегда следует дать возможность оправдаться, чтобы он сам себя окончательно приговорил». Но Эндрю Найт решил проявить снисходительность и не стал напоминать вторую часть фразы.
– Оказалось, – продолжала миссис Ломакс, – что все совсем не так, как я думала. Просто у бедняжки слишком отзывчивое сердце.
– И поэтому ее пришел допрашивать полицейский? – хмыкнул Найт. Но миссис Ломакс, подобно большинству женщин, не замечала и не ценила сарказма.
– Она шла по Стрэнду, и при ней человеку стало плохо, – сказала миссис Ломакс. – Она усадила его на скамейку, позвала полисмена и попросила найти врача, но пока его искали, тот человек умер.
