Я мимоходом услышала его имя, чье славянское звучание тут же разожгло мое любопытство. Это не более чем совпадение, но фамилией и четвертью моих кровей я обязана Богемии, родине Кафки, чью повесть «Превращение» только что с упоением дочитала. А романы Достоевского в тот период своей юности я считала недосягаемой вершиной литературного творчества. Русское отчество, сухопарое телосложение буддийского монаха, нереально голубые глаза – большего и не требовалось, чтобы завладеть моим вниманием.
На таких застольях, куда бывала приглашена моя мать, я обычно дремала, полулежа в соседней комнате, убаюканная гулом голосов, доносившимся до моего рассеянного, хотя в обычной жизни очень острого слуха. В этот вечер я захватила с собой книгу и после основного блюда скрылась в небольшой гостиной, выходящей в столовую, где уже подавали сыр (бесконечная череда блюд, сменявших друг друга, с не менее бесконечным количеством интервалов). Там, склонившись над страницами книги и будучи не в силах разобрать текст и сосредоточиться, я каждую секунду ощущала скользивший по моей щеке взгляд Г., сидевшего в другом конце комнаты. Звук его сипловатого голоса, ни мужского, ни женского, пронизывал меня словно чары, как колдовство. Казалось, каждое изменение интонации, каждое слово было обращено ко мне. Неужели я одна это замечала?
Сила воздействия этого мужчины была совершенно неземной.
Настало время уходить. Миг, о котором я боялась даже мечтать, смущение, когда впервые в жизни чувствуешь себя желанной, – все это должно было скоро закончиться. Через несколько минут мы попрощаемся, и я больше никогда о нем не услышу. Но, надевая пальто, я заметила, как мама заигрывает с обворожительным Г., и казалось, он тоже поддерживает эту игру. Я была поражена. Ну конечно, как я могла вообразить, что такой мужчина может заинтересоваться мной, обычным подростком, страшным как жаба? Г. и мама перебросились еще парой слов, она смеялась, польщенная его вниманием, и внезапно обратилась ко мне:
– Пойдем, дорогая, сначала проводим Мишеля, потом Г., он живет недалеко от нас, и после вернемся домой.
В машине Г. сел рядом со мной на заднее сиденье. Между нами возникло притяжение. Его рука рядом с моей, взгляд, устремленный на меня, и эта плотоядная улыбка идеального хищника. Любые слова излишни.
Книгой, которую я принесла и читала в этот вечер в гостиной, была «Евгения Гранде» Бальзака. Ее название, хоть я долго и не могла уловить эту игру слов, стало заголовком к той человеческой комедии, в которой я вот-вот должна была принять участие: «Инженю повзрослела»[3].
* * *Всю следующую за нашей первой встречей неделю я провела в книжном магазине. Купила книгу Г., при этом была сильно удивлена тому, что продавец отсоветовал мне покупать ту, которую я выхватила наугад с полки, и порекомендовал другое издание того же автора. «Эта вам больше подойдет», – загадочно произнес он. Черно-белая фотография Г. красовалась в длинной веренице таких же портретов выдающихся писателей того времени, тянувшейся вдоль стен комнаты. Я открыла книгу на первой странице, и, какое невероятное совпадение (еще одно): первая же фраза – ни вторая, ни третья, но самая первая, инициирующая текст, пресловутая первая строка, над которой бьются поколения писателей, – начиналась с полной даты моего рождения, день, месяц, год: «В тот четверг 16 марта 1972 года стрелки часов Люксембургского вокзала показали полчаса пополудни…» Если это не знак, то что? В одинаковой степени взволнованная и потрясенная, я вышла из магазина с бесценным томиком под мышкой, прижимая его к сердцу, словно подарок судьбы.
Мне понадобилось два дня, чтобы залпом проглотить этот роман, содержание которого не было вызывающим (продавец умело позаботился об этом), но недвусмысленно намекало на то, что автор в большей степени тяготеет к прелестям молоденьких девушек, чем женщин его возраста. Мне можно было только мечтать о встрече с таким талантливым и к тому же столь блистательным литератором (на самом деле меня окрыляло само воспоминание о его взгляде, направленном на меня), и я понемногу начала меняться. Смотрелась в зеркало и находила себя довольно привлекательной. Нет больше той жабы, чье отражение в витринах магазинов заставляло меня бежать со всех ног. И как не чувствовать себя польщенной, когда мужчина, да к тому же и «мужчина-литератор», удостоил меня своим взглядом? С самого детства именно книги были моими братьями, сестрами, попутчиками, наставниками и друзьями. И из слепого поклонения образу «писателя» с большой буквы «П» я смешала роли самого человека и его статуса художника.
Почту я ежедневно забирала сама. Консьержка передавала ее мне, когда я возвращалась из коллежа. Среди разных конвертов со счетами я заметила один с моим именем и адресом, написанными бирюзовыми чернилами округлым почерком, с небольшим наклоном влево, устремленным ввысь, будто строчки стремились взлететь. На обороте теми же лазурными чернилами были выведены имя и фамилия Г.
Из этих обволакивающих писем, а их будет множество, сыпались горсти комплиментов, адресованных мне. Важная деталь: в своих письмах Г. обращался ко мне на «вы», будто я была важной персоной. Впервые кто-то из моего окружения, кроме педагогов коллежа, использовал при обращении ко мне это «вы», которое тут же потешило мое самолюбие и автоматически поставило меня на одну ступень с ним. Поначалу я не осмелилась отвечать. Но эта малость не могла обескуражить такого человека, как Г. Он писал порой дважды в день. Отныне я с утра до ночи наведывалась к консьержке в страхе, что мать наткнется на одно из этих писем, которые я постоянно носила при себе, тайно лелеяла и остерегалась кому-либо рассказывать о них. Затем, поддавшись уговорам, взяла себя в руки. Мой ответ получился целомудренным и осторожным, но все же это был ответ. Мне только исполнилось 14 лет. Ему скоро будет 50. И что с того?
Как только я попалась на крючок, Г. не терял больше ни минуты. Он поджидал меня на улице, прочесывал мой район, находил предлоги для незапланированных встреч, которые не терпели отлагательств. Мы перебрасывались парой слов, и я уходила, трепеща от любви. Я уже настолько привыкла к тому, что в любой момент могу столкнуться с ним, что его невидимое присутствие преследовало меня по дороге в коллеж и обратно, когда