Людо с хрустом впечатал башмак в протянутые пальцы и, наклонившись, подхватил клинок. Описал восьмерку, восхищенно оглядел от рукояти до острия, и я почти ощутила пронзивший его разряд удовольствия. Глаза вспыхнули, тело шевельнулось, подстраиваясь, и меч заплясал в воздухе, сливаясь с рукой в единое целое… только не это.
— Людо, мне страшно! — жалобно позвала я.
Но он уже не слышал. Не прерывая отточенных, как в танце, движений, загнал пяткой полувыдернутый Эйком нож обратно в бедро и подцепил с пола второй меч, прекрасно легший в левую руку. Ещё несколько взмахов, и оба клинка, со свистом рассекая воздух, сошлись на шее рыцаря «ножницами», чтобы…
— Хватит! — раскатилось по залу.
Этот холодный властный голос остановил лезвия в полудюйме от покрытой испариной кожи. Мгновение-другое Людо боролся с собой и наконец опустил руки, разжав пальцы. Мечи со звоном скользнули на пол, а сам он сделал шаг в сторону бледной леди Катарины и припал на одно колено.
— Я лишь исполнял желание вашей светлости.
Похоже, она и сама не верила, что он послушается. В широко распахнутых глазах отражалась расползающаяся перед креслом лужа, в которой, хрипя, ползал Марлант. Леди Катарина поспешно отдернула дорогие парчовые туфли. В отдалении точно так же стонал Эйк, а в воздухе витал тяжелый запах пота и крови.
Опомнившись, Её Светлость потянулась к колокольчику, но Людо, одним прыжком оказавшись рядом, перехватил пальцы.
— Я лишь исполнял желание вашей светлости, — повторил он.
— Руку! — прошипела она, но голос чуть заметно дрожал. Наверное, поэтому, когда брат отступил, приказала ещё более резко: — Помоги им.
Людо послушно приблизился к Эйку, не слишком церемонясь, выдернул клинок, закинул его руку себе на шею и поднял. Вскоре лишь лужа на полу напоминала о недавней схватке, а фруктовый нож был обтерт и возвращен с почтительным поклоном леди Йосе. Девушка взяла его, не отрывая от брата горящих глаз, в которых, в отличие от матери, не сквозило страха или беспокойства — только голодное восхищение.
Хозяйка замка уже успела принять прежнее уверенное выражение. Помогали ей в том подлокотники и талисман. Пальцы привычно пробежались по окружности.
— Значит так: эту ночь проведете здесь, а завтра отправитесь в путь. Сестра в качестве фрейлины, ты — оруженосцем.
Людо едва заметно поиграл желваками. Ему уже семнадцать. Будь отец жив, брат бы давно получил рыцарское звание. А вместо этого вынужден довольствоваться поддоспешной одеждой и дешевым кинжалом, который рассыплется под первым же ударом хорошо прокаленной стали.
Злость он скрыл за почтительным поклоном:
— Вы сама доброта, госпожа.
— Королевский замок покинете через неделю-две, со свитой леди Йосы, — продолжила Её Светлость наставления. — Получите остаток платы и можете отправляться, куда пожелаете. Но! — Она позволила тишине веско повисеть. — Никто и никогда — ни до, ни после — не должен узнать о нашей сделке.
— Никто и никогда не узнает, госпожа, в этом мы с сестрой клянемся.
Поверила леди Катарина подозрительно легко.
— Знаю, что так оно и будет, — ласково улыбнулась она и наконец позвонила в колокольчик.
***
Вызванные служанки повели нас с братом темными переходами. Одна из девушек загремела ключами у крайней угловой двери.
— Сюда, миледи.
Я не шелохнулась, глядя, как вторая увлекает Людо дальше.
— Куда ведут моего брата?
— На мужскую половину, миледи. — Девушка толкнула створку, приглашая войти, но я продолжала растерянно смотреть ему вслед.
Спокойную уверенность, не покидавшую меня на протяжении всего тщательно отрепетированного представления, в котором от меня требовалось изображать перед старой ведьмой робость, давить румянец, при необходимости, слезы, и шептать ответы покорным тоном, вытеснил безотчетный страх из-за разлуки с Людо в этом чужом доме. А вдруг они обо всем догадались и теперь специально разделяют нас?
В конце коридора брат обернулся и чуть кивнул мне.
— Пожалуйста, миледи, мне нельзя задерживаться, — настаивала девушка.
В худом большеносом лице не было почтительности, проявлявшейся при хозяевах, только нетерпение и затаенное любопытство. Наш с Людо вид наверняка подсказывал, что с такими гостями можно не церемониться. Слуги, как собаки, чуют разницу между господами и понимают, что знатное происхождение ещё не гарантирует богатства. Даже «миледи», произносимое нехотя, сквозь зубы, превращалось в «м’леди»
Я пригнула голову и переступила порог. Внутри меня никто не поджидал. Только стылая комната с циновкой на полу и белеными голыми стенами, не прикрытыми гобеленами. Здесь оказалось ещё холоднее, чем в коридоре, из щелей нещадно дуло. По одну сторону от узкой кровати помещался напольный канделябр с сальной свечой, а по другую — горизонтальный стержень, укрепленный на двух других, вертикальных — чтобы вешать одежду. В стенной нише стояли две фигурки — Праматери и Покровителя рода Венцель.
Крохотная комнатушка четыре на шесть шагов вдруг показалась мне огромной и пустынной. Впервые в жизни мне предстояло ночевать одной. В детстве я делила покои с кузиной, няней и кормилицей, а после рядом всегда был Людо. Как заснуть, если он не будет дышать мне в волосы? Не говоря уже о том, что ему нельзя спать в общей комнате… Надеюсь, у него тоже отдельная. Хотя бы такой же чулан.
Дверь громко захлопнулась, и я невольно отшатнулась от подошедшей вплотную служанки.
— Я помогу вам раздеться, миледи.
— Не нужно, — уклонилась я. — Справлюсь сама.
Тупое удивление на её лице сменилось презрением. Леди не должны одеваться и раздеваться сами, но за последние годы я отвыкла от слуг и чужих прикосновений.
— Как пожелаете, м’леди. Леди Катарина сказала, что вы будете ужинать здесь. — Она указала на поднос с холодным мясом, фруктами и лепешками, сразу приковавшими моё внимание. Отдельно — сезонное вино. — А вот тут, — выдвинула она верхний ящик комода, — полотенце.
Я молча кивнула, мечтая, чтобы она поскорее убралась. Наконец, она так и сделала.
При служанке я сдерживалась, но стоило двери закрыться, кинулась к снеди и принялась судорожно заталкивать в себя лепешки. Глотала, почти не прожевывая и уже хватая следующую. Потянувшись за очередной, случайно опрокинула поднос со всем содержимым на пол. Тут же бросилась на колени, шаря дрожащими пальцами, подбирая безвкусные не первой свежести кругляши и ела, ела, ела, лишь бы заглушить эту сосущую резь в животе, от которой мутит уже третий день. Потом торопливо давилась мясом и фруктами, набивая полный рот, размазывая сок по щекам, чувствуя, что уже хватит, давно хватит, но была не в силах остановиться — пока желудок не скрутило от боли. Выплюнув остатки сливы, еле успела подтащить таз для умывания, куда меня и вывернуло.
Когда стих последний спазм, попыталась встать, но комната поехала перед глазами, завалив обратно, и я скрючилась, обхватив живот. Отдача от превращения, нервное истощение — мне лишь казалось, что я спокойна, тогда как все это время была натянутой