Дряхлая, но всё ещё шустрая по необходимости, старая ведьма живо отскочила назад.

— Я вот тебе ухи… у, ирод!

Погрозив скрюченным пальцем, подойти не решилась.

— Н-но! — Иван Карпыч, тая усмешку, упал в сани и щёлкнул кнутом. Мерин послушно начал неспешное движение по деревенской улице, цокая подкованными копытами по мерзлой земле. Соседи с любопытством провожали нас взглядами, то и дело заводя разговоры.

Иван Карпыч охотно останавливался, и скоро вся деревня была в курсе происходящего. В город меня отдают, стал быть, потому как к настоящей мужицкой работе негодящий.

— Егоор! — На меня налетел заплаканный полуодетый Санька, — Дядька Иван, ну что ж вы…

Мужик только дёрнул плечами, и дружок мой отстал.

— Егор, ну ты чего? Зачем в город-то? — Запрыгнув на сани, тормошил меня Чиж, — Оставайся! Попроси тётку-то, а?!

— Неча! — Прервал его Карп Иваныч, — Сей час кнутом получишь! Не твоего ума дело, сопливец!

Санька соскочил с саней и зашагал рядом, то и дело срываясь на трусцу.

— Как же так…

Стиснув зубы, дёргаю головой в сторону Ивана Карпыча. Отстал Санька далеко за околицей, замёрзнув окончательно. Видя его заплаканный глаза, и сам разнюнился. Соскочив с саней, обнял его крепко и прошептал горячечно:

— Я вернусь, Санька! Верь! Не быстро, но вернусь! Пройдусь по деревне в лаковых сапогах, при богатом картузе и с гармонью. Пройдусь, и кланяться никому не буду, особливо тётке! Мимо пройду, как и не родня! Только тебе и бабке твоей! Будут знать!

Догнав сани, запрыгнул, и больше не оглядывался.

* * *

К железке[17] подъехали под самый вечор. Народищу! Иван Карпыч, такой важный и осанистый в деревне, съёжился чутка и будто полинял весь, даже меньше стал. Оглянувшись на меня, он цыкнул раздражённо зубом и расправился было, но ненадолго. Первый же встреченный полицейский, и дядька снова съёжился, уже не оглядываясь на меня.

К самой станции подъезжать не стали, свернули куда-то в сторону. Пару раз спросив дорогу, заехали в скопление домишек, стоящих чуть не вплотную друг к дружке.

— Как они живут-то здесь? — Изумился я, — Даже огорода ни у кого, почитай и нет!

— В городе ещё хужей, — С каким-то злорадством отозвался Иван Карпыч, стуча кнутовищем в ворота, — Илья Федосеевич!

На стук вышел мужик с босым[18] белым лицом, на котором виднелись сизые прожилки.

— Из скопцов[19], что ли? — Подумалось мне, но Иван Карпыч, не брезгуя, расцеловался с ним в губы.

Гнедка дядька распрягал сам, поставив в небольшом сараюшке к овцам.

— Тесновато ему, ну да ничего, ночку перестоит, — Со смешками суетился рядом Илья Федосеевич, обдавая запахом хмельного, — Ну заходи, заходи в тепло!

Робея, захожу следом за Иван Карпычем. Эвона! Сколько господских предметов-то! Зеркало большущее, да чуть ли не в аршин[20], и даже не облупившееся почти. И в рамочке с позолотой! Божечки, живут же люди!

— Твой, что ли? — Илья Федосеевич больно повернул меня к себе за плечи, — Да уж, всё как ты и говорил! Дерзкой! В чужой дом зашёл, и ни тебе перекреститься, но шапку с головы снять.

Торопливо срываю шапку и кланяюсь, полыхая стыдом.

— Да уж, — Повторил хозяин дома, отпуская меня, — тяжко такому в учении придётся. Не одну палку обломают, прежде чем в люди выйдет!

— В люди, — Вздохнул Иван Карпыч, глядя на меня с брезгой, — хоть бы как… какие там люди!

Разоблачившись наконец, Иван Карпыч принялся одарять домашних хозяина дома немудрящими деревенскими гостинцами, встреченные с плохо скрываемым равнодушием. Чувствуя это, дядька суетился лишнее и выглядел жалко.

Супруга Ильи Федосеевича, дородная Ираида Акакиевна, живо накрыла на стол и под суровым взглядом супруга, поджав губы, молча принесла хрустальный графинчик.

— Пойдём-ка, — Тронула меня за рукав хозяйка дома, глядя жалеючи, — Покормлю. С мущщинами тебе сейчас сидеть не стоит, мой Илья Федосеевич на старые дрожжи быстро-то догонится, да и Илье Карпычу с устатку много не нужно. А тебе нечего сидеть с ними, слушать-то. Вошек-то нет?

Она быстро провела рукой по моим волосам.

— Нетути, надо же. Пойдём! Постояльцы иногда гостевают, — Рассказывала она, устраивая меня в отдельной (!) комнатке, где помещалась богатющая железная кровать, небольшой стол, сундук и два самонастоящих господских стула, гладких и блестючих, рази чутка ободранных, — а сейчас вот свободно. Илье Карпычу я кровать расстелю, а тебе и на сундуке ладно. Сейчас!

Вернувшись через несколько минут, она поставила на стол большую тарелку со снедью. Калёные яйца, кусок слегка заветревшегося окорока, да несколько кусков чуть подсохшего ситного[21].

— Илья Федосеевич-то мой официянтом при буфете вокзальном служит, — С ноткой законной гордости поведала женщина, — во как! Мущщина он уважительный, так что и буфетчик к нему со всей приязнью. Господам-то в буфете только свежее подавай, вот и приносит иногда. Яйца вон калёные… ешь, ешь! Хучь все!

Она засмеялась по-доброму, и у меня на миг сжалось сердце. А может… тётка-то добрая, да и муж ейный в люди вышел! Официянт! На самой станции работает — должность имеет, значит. Не шутка! При деньгах, да ещё и снедь перепадает, бывалоча! Так может…

— А сыночек старший и вовсе, — Продолжила она, горделиво поведя плечом, — прогимназию окончил! Конторщиком устроился — к купцу Малееву, что пиленым лесом торгует.

— Да ты что, — Заполошилась она, не поняв моей внезапной вялости, — никак совсем приморило в тепле? Ну ложись, ложись!

Воркуя, она расстилала бельё на плоской крышке здоровенного сундука, попутно рассказывая про сына и удачно вышедших замуж дочек.

— Ты в нужник-то зайди, а то ночью искать почнёшь! Пойдём, провожу.

Присаживаясь в сортире, мимоходом оценил маленький дворик.

— Эка вонища здесь по весне начнётся! — Пришла в голову мысля, — Когда говно, значит, таять почнёт!

Хозяйка дома, закутавшись в шаль, дожидалась у крыльца.

— Всё? Ну давай, руки помой и ложись.

Мимолётно погладив меня по голове, Ираида Акакиевна ушла.

Ворочаясь в жарко натопленной комнате, я думал думки. Всяко думалось, не всегда доброе. Зависть злая к детям ейным — при батюшке и матушке живут, да не голодовали небось! А потом и сморило.

Посерёд ночи разбудил Иван Карпыч, пьяно добравшийся до расстеленной загодя кровати.

— Ишь ты! — Сказал он, снимая сапоги и разматывая духовитые портянки, — Наливочка-то господская, она послаще бражки-то!

Гулеванить дядька не стал и скоро захрапел.

С утра проснулся рано и вышел сторожко, стараясь не разбудить храпящего Ивана Карпыча и поглядывая на диковинные господские вещи Хозяйка уже возилась на кухне.

— Встал? Ну и молодец. Давай-ка в нужник, умывайся, да садись снедать.

Ираида Акакиевна кормила сытно и вкусно. Было неловко, но отказаться от предложенной добавки не хватило сил. Каша с мясом! Я ажно слюнями чуть не захлебнулся — такое ить только на свадьбах два разика едал, а тут случайных постояльцев с утра кормят!

— На вот, — Он украдкой, прислушиваясь к завозившемуся в комнате мужу, сунула мне внушительный узел со снедью, — Вчерашнее собрала, что