— Прекратите! — заорал я.

Механический голос молчал. Я даже решил, что это издевательское эхо мне только почудилось, но где–то высоко над головой, у невидимых черных сводов, заклацал заедающий переключатель, и в то же мгновение в комнате зажегся белый прожекторный свет.

От неожиданности я вскрикнул и повалился на колени.

Я был уверен, что ослеп, что эта чудовищная вспышка выжгла мне глаза. Я закрывал лицо, сжавшись от страха на холодном полу, но передо мной все равно стояла оглушительная белизна.

— Поднимитесь! — прозвучал неестественный голос. — Поднимитесь на ноги!

Я корчился на полу.

— Поднимитесь!

Я убрал руки от лица, но так и не решался открыть глаза. Я и сам не был уверен, чего боюсь больше — потерять зрение или же увидеть, где нахожусь.

— Поднимитесь! Поднимитесь! — Громкоговоритель заклинило. — Поднимитесь на ноги! Поднимитесь!

Я разомкнул веки.

Я не ослеп.

Глаза слезились, передо мной плыли яркие цветные пятна, однако я — видел. Я стоял на коленях посреди пустой комнаты со светящимися белыми стенами, где не было ничего, кроме узкой кровати и унитаза в углу.

Хотя нет. Было что–то еще.

Зрение не успело полностью восстановиться, и какой–то пугающий объект прятался от меня в слепом пятне — я не видел, но чувствовал, что он есть.

— Поднимитесь! — напомнил мне голос.

Я встал на ноги. Меня трясло — от слабости или от страха. Какое–то время я стоял, не решаясь посмотреть перед собой, пока наконец не поднял голову.

И тут же застыл от ужаса.

Передо мной возникла массивная противоударная дверь с грубыми следами сварки, как в бункерах или на военных кораблях, а над ней, на длинном суставчатом кронштейне, который сгибался и распрямлялся с хищным шипением, точно чья–то уродливая конечность, висела страшная металлическая голова, похожая на череп лошади с единственным горящим глазом.

— Что, — выдавил я из себя, — что это…

Голова нетерпеливо покачивалась, просверливая меня ярким электрическим взглядом.

— Спа–а–асибо за со–о–отрудничество! — проскрежетала она, неестественно растягивая слова. — А те–е–еперь…

Послышался истеричный высокочастотный звон — так, что я невольно зажал уши руками, — но в следующее мгновение голос зазвучал спокойно и ровно, как бездыханная речь методичной машины, воспроизводящей чужие слова:

— А теперь назовите свое имя.

— Имя? — Я попятился к кровати. — Но кто вы? Где я нахожусь?

— Назовите свое имя! — повторила уродливая башка.

Мне потребовалось время, чтобы унять паническую дрожь во всем теле.

— Меня зовут… Мое имя…

Мысли путались, говорить было тяжело.

— Достаточно! — рявкнул череп и пугающе вытянулся на кронштейне. — Назовите свою должность!

— Техник–навигатор третьего разряда… Я с корабля Земли «Ахилл». Опознавательный код…

— Назовите свой возраст, — перебила меня голова.

— Двадцать шесть лет.

— Место учебы.

— Московский технологический, отделение авиакосмических…

— Девичья фамилия матери.

— Что? — удивился я. — Но моя мать… У меня фамилия матери, а не отца.

Электрический глаз на голове необъяснимо моргнул.

— Что здесь происходит? — спросил я дрожащим голосом. — Чтоэто за устройство? Где я нахожусь? Где Лида?

— Достаточно! — резко сказала голова.

Кронштейн уродливо согнулся, и лошадиный череп высокомерно взлетел к потолку. Страх, оглушивший поначалу, отступил и вдруг сменился гневом.

— Что значит достаточно?! — прокричал я, едва справившись с новым приступом кашля; ноги подгибались, мне хотелось сесть на кровать, но я упорно стоял посреди комнаты. — Вы не имеете права! Я требую, чтобы вы мне все объяснили! Где я? Кто еще…

— Сядьте на кровать, — сказала, раздраженно кивнув, голова.

— Что? — Я хотел закричать, но силы уже иссякли. — Да что вы…

— С–с–с-ся–ся–сядь… — Лошадиный череп затрясся на кронштейне в приступе механической эпилепсии и принялся беспомощно заикаться, силясь выдавить из себя единственное слово. — Ся–ся–сядь… сядь–сядь–сядь–ся…

Сбивчивое бормотание робота выродилось в жестяной скрежет — как будто кто–то скоблил когтями по листу металла. Под потолком раздался резонирующий звон, и я зажал уши руками.

— Хватит! — взмолился я. — Не надо!

— Пожалуйста, — произнесла металлическая голова.

Я посмотрел в ее электрический глаз.

— Сядьте на кровать. Пожалуйста. Сядьте на кровать.

Я так ослаб, что не сопротивлялся. Я сел и удовлетворенно вытянул уставшие ноги.

— Спасибо! — гаркнула голова. — Встаньте!

— Что? Зачем? Что вам нужно от меня?

— Пожалуйста! — заскрипел голос, вновь сбиваясь с ровного ритма. — Выполняйте распоряжения, встаньте с кровати.

— Я не сдвинусь с места, — сказал я и тут же сам поразился, с какой твердостью это прозвучало, — я не сдвинусь с места, пока вы мне все не объясните! Где Лида? Мы военнопленные?

— Мы… и–и–и… Ли–ида!..

Голос заскрежетал и утонул в вопле помех. Звук доносился со всех сторон. У меня зарябило в глазах. Я невольно вскочил с кровати. В ту же секунду треск прекратился.

Свет в комнате стал еще ярче.

— Спасибо за сотрудничество, — спокойно произнесла голова и оцепенела.

— Это все? — спросил я. — Вы мне хоть что–нибудь объясните? Почему я здесь?

Робот неподвижно висел на кронштейне, его единственный глаз погас, и теперь робот еще больше напоминал уродливый лошадиный череп, обшитый металлическими пластинами.

— Эй! — крикнул я. — Здесь кто–то есть?

Я был уверен, что свет в любую секунду погаснет, и я снова окажусь в плотной осязаемой темноте.

Я осторожно приблизился к висящему над дверью лошадиному черепу, не подававшему признаков жизни. Кронштейн застыл в неестественной позе, как вывихнутое плечо, и вся эта конструкция выглядела мертвой, окоченевшей — невозможно было поверить, что совсем недавно голова раскачивалась над комнатой, хищно сверкая красным глазом.

Я подошел к двери и уперся в нее ладонями, не слишком понимая, чего хочу добиться. На двери не было ни кнопок, ни панели для магнитного ключа.

— Я в тюрьме? — крикнул я в потолок, но мне никто не ответил. — Я могу узнать, в чем меня обвиняют? Лида тоже здесь?

Череп на кронштейне не двигался. Свет, яркий, не имеющий источника, резал глаза.

Мне захотелось сорвать с кронштейна уродливую башку, разбить ее об пол, выломать потухший электрический глаз, но кронштейн был слишком высоко и я никак не мог до него дотянуться. Меня затрясло — то ли от холода, который передавался всему телу через босые ноги, то ли от беспомощной ярости на тюремщиков, наблюдавших за мной, как за подопытным муравьем.

Я обхватил себя руками и вернулся на кровать.

И тут я вспомнил.

Что–то плотно оттягивало правый карман брюк. Угловатый предмет. Пластиковый куб, непонятная игрушка.

Я засунул руку в карман, и ослепший череп, не совладав с приступом электронного любопытства, выдвинулся вперед, а его единственный глаз зажегся, просыпаясь ото сна.

— Что? — спросил я. — Вы все еще здесь? Может, ответите и на мои вопросы?

Череп кивнул,