Чем не ирония судьбы?
Де-юре британцы, может, и покинули Индию в начале нового десятилетия, но де-факто многие из них остались в стране. Если точнее, больше шестидесяти тысяч человек (судя по последним подсчетам). Одни просто доживали свой век на обломках империи, другим нужно было либо вести бизнес, либо сворачивать его, третьим – таким, как Арчи Блэкфинч, – было велено помочь Индии подняться с колен. Ведь одно дело – встать во главе такой большой и неповоротливой страны, как новая республика, и совсем другое – по-настоящему заняться монументальной задачей ее управления.
Сэм помрачнел, отложил вилку и отодвинул от себя блюдо.
– Англичанин, – произнес он сухо и скривился, так что его седеющие усы тоже сморщились. Свет, лившийся в окно, отражался от его лысины. – Ты собираешься опорочить имя своей матери, расследуя убийство британца?
– Маму убил не британец, – возразила Персис. – Ей не нужно было ходить на тот митинг.
Как только эти слова сорвались с ее губ, она пожалела, что не может взять их обратно.
Сэм напрягся, по его телу пробежала легкая дрожь. Не говоря ни слова, он развернулся и удалился в направлении своей комнаты. В резко наступившей тишине было отчетливо слышно, как скрипит правое колесо его инвалидного кресла.
– Тебе не следовало так говорить, Персис, – подала голос тетя Нусси, как только дверь за Сэмом закрылась.
Персис воздержалась от замечания, что тетя сама не раз говорила ровно то же самое. И что на нее нашло, что она так расстроила отца? Возможно, причина была в том, что она полночи провела, беспокоясь, как он воспримет ее участие в этом деле. Сэм многое мог простить англичанам, но только не гибель жены.
Входная дверь открылась, и в комнату ворвался Кришна – водитель и слуга ее отца.
Этот пузатый шестидесятилетний уроженец юга Индии с темной, как оникс, кожей, служил семейству Вадиа большую часть последних двадцати лет. Для самой Персис он был кем-то вроде няньки. Его жена и шестеро детей проживали в деревне в кераланской глуши, куда он каждый месяц исправно посылал деньги. Кришна был самым неумелым водителем из всех, кого знала Персис, но Сэм даже не думал от него избавляться. Слишком многое связывало этих двоих – солдата и генерала.
Кришна повернулся к Персис и прохрипел:
– Там внизу какой-то человек хочет вас видеть, мадам.
Персис спустилась по лестнице в магазин, войдя туда с черного хода.
Внутри царил безошибочно узнаваемый мускусный аромат старых и новых книг, который всегда завораживал ее. Книги стояли на прогнувшихся полках, лежали грудами на столах или были собраны в башни высотой футов в восемь – так что получался на редкость запутанный лабиринт, в который осмеливались ступать только самые заядлые библиофилы. Вот уже много лет Персис пыталась навести здесь хотя бы подобие порядка – и все без толку. Отец наблюдал за ее попытками с неизменным высокомерием: он прекрасно понимал, что человеку в здравом уме нечего и надеяться совладать с царящей в магазине неразберихой.
– Но как же здесь хоть что-нибудь отыскать? – причитала Персис.
В ответ Сэм ухмылялся и постукивал себя по лбу.
– Все находится здесь, дочь моя.
«Книжный магазин Вадиа» располагался на углу Нариман-Пойнт, в южной оконечности Бомбея, между винной и текстильной лавками. Когда Августовское движение – оно же движение «Вон из Индии!» – только начало набирать силу, отец Сэма Дастур Вадиа открыто поддерживал британцев, но его магазин был так хорошо известен, что это мало отразилось на продажах. И только когда повстанцы перешли от слов к делу, отец и сын оказались перед выбором: либо продолжать поддерживать деспотов и оккупантов, чьи все более отчаянные попытки сохранить статус-кво приводили к ужасающим вспышкам насилия, либо встать на сторону соотечественников.
Пришло время взглянуть правде в глаза.
Так семья Вадиа связала свою судьбу с революционерами. Дастур стал подпольно печатать и распространять пропагандистскую литературу, устраивать встречи с агитаторами – словом, всячески наверстывать упущенное. А магазин в результате держался на плаву на протяжении всей войны.
О дедушке Персис мало что помнила, бабушку не помнила совсем. И Сэм, и его отец рано потеряли жен – это была их единственная общая черта. Сам Дастур скончался одной непогожей ночью от сердечного приступа, вскоре после того, как Персис исполнилось одиннадцать. Его нашли утром на потрепанном диване в дальней части магазина, с томиком «Цветов зла» Бодлера в руках. В последние годы бава – глава семьи – часто проводил ночи в магазине, чтобы ненадолго забыть о своих проблемах со здоровьем и об окружающих его несчастьях.
Эту же привычку разделяла и Персис.
Девочкой она воображала, будто книги переговариваются друг с другом в темноте. Шорох бумаги дарил ей утешение в ее невзгодах. Приходя сюда, как в убежище, она водружала на нос старомодные очки для чтения, устраивалась между полками и принималась жадно впитывать знания. Магазин в самом прямом смысле сформировал и взрастил ее. Если она и решила служить в полиции, то только потому, что пропустила через себя истории реальных героинь: авиаторши Амелии Эрхарт, швейцарской исследовательницы Изабель Эберхардт, которая уехала в Алжир и, чтобы влиться в местное общество, переоделась мужчиной; а еще британской суфражистки Эммелин Панкхерст. Разумеется, в числе героинь были и индианки: например, Рани из Джханси, восставшая против британцев, или Келади Ченнамма – «Перечная королева» из Карнатаки, отразившая набег армии моголов под предводительством Аурангзеба. Эти женщины вдохновляли ее и были ее спутницами на протяжении всего ее отрочества.
Настоящих друзей у Персис было мало. Из-за колючего характера и неуступчивости она быстро обзавелась репутацией смутьянки. Девочки в английской школе презирали ее и часто делали гадости. Однажды они набросились на нее и стали безжалостно дразнить, пока она не осыпала их оскорблениями в ответ. Тогда они прижали ее к земле и отрезали ей косы. Когда Персис на другой день пришла в школу, в ее ушах звенел боевой клич отца. Она подстерегла главную заводилу и избила ее до синяков. И так продолжалось до тех пор, пока обидчицы не усвоили, что от Персис нужно держаться подальше. А сама Персис в свою очередь стала привыкать к одиночеству. Индивидуализм, как и все в этом мире, требовал жертв.
И эти жертвы она готова была принести.
В передней части магазина она обнаружила аккуратно одетого индийца и сразу узнала его: это был слуга, который открывал ей двери в доме Хэрриота.
– Мадам, – он протянул ей конверт. – Это вам от сахиба Лала.
Персис взяла конверт и вскрыла