– Никаких следов манускрипта, – сказала Персис.
Тщательный обыск занял немного времени. Здесь просто негде было прятать.
И никаких следов рюкзака, который упоминал Пиллаи.
– Вы думаете, он уехал из города? – спросила Форрестер.
– Он не стал бы оставлять всю свою одежду.
Это был слабый аргумент. Обладатель манускрипта стоимостью в миллион долларов может позволить себе не беспокоиться о гардеробе.
И тут Персис поняла, что ее смущает. Здесь не было никаких личных вещей.
Фотографий, которые напоминали бы Хили о доме, каких-нибудь безделушек и всего того хлама, который люди обычно накапливают за годы жизни. Хили провел в этом доме больше двух лет, но, если не считать поношенной одежды в шкафу, казалось, будто его никогда здесь не было.
Одиночество. Вот что пропитало эти стены – запах одиночества, стойкий, как йод.
– Может быть, он взял манускрипт на время и хотел вернуть, а потом с ним что-то случилось, – предположила Форрестер. Казалось, она сама не слишком верила своим словам.
– Мы проверим больницы, это недолго, – машинально ответила Персис.
Сама она уже не сомневалась в том, что Хили не собирался сюда возвращаться. Но если он правда хотел исчезнуть, зачем оставлять загадочную надпись в Библии?
Что значит имя? Следуй за истиной.
Какая истина? Как далеко за ней следовать?
– Как бы вы охарактеризовали Хили?
Форрестер задумалась.
– Он был сдержанным… то есть он сдержанный человек. Осторожный. Он всегда говорил, только как следует обдумав каждое слово. Необщительный, предпочитал одиночество.
– Он поддерживал связь с кем-нибудь в Обществе?
– Скорее нет. Большинство наших ученых – одиночки. Конечно, к Джону как к хранителю манускриптов часто обращались по вопросам приобретения или получения в дар новых предметов для нашей коллекции. Его авторитет палеографа был неоспорим.
– А чем именно занимаются палеографы? – спросил Блэкфинч.
Он уже сделал снимки всего дома и снова вернулся в гостиную.
– Как бы так объяснить, чтобы было попроще, – ответила Форрестер, не скрывая превосходства. – Палеография занимается изучением и расшифровкой древних рукописей. Палеографы возвращают к жизни старые документы, чтобы мы могли что-то из них узнать. Например, в библиотеках по всему миру хранится множество средневековых манускриптов, но без палеографов они мало что рассказали бы нам об истории того времени. Даже тексты Шекспира были бы сплошной тарабарщиной. Язык со временем развивается: появляются диалекты, новые системы письма, меняются алфавиты, значения слов. Сравните язык «Беовульфа» с современным английским.
– Вы с таким увлечением об этом рассказываете.
– Я училась на палеографа, но из-за неудачного замужества не смогла этим заниматься.
Персис удивили ее слова. Нив Форрестер не была похожа на женщину, которая позволит мужчине указывать, как ей жить.
– Здесь больше делать нечего, – сказала наконец Персис. – Пожалуйста, составьте для меня список знакомых как можно скорее.
Выйдя на улицу, Персис изучила соседние здания. С одной стороны стоял заброшенный дом, по форме похожий на тот, где жил Хили. Окна и двери забиты досками. Тупик.
Территория с другой стороны принадлежала какой-то компании.
Персис обратилась к охраннику, сидящему у ворот:
– Вы знаете мужчину из соседнего дома? Англичанина?
Охранник с явным удивлением посмотрел на ее полицейскую форму и задумчиво почесал под мышкой:
– Я его видел, мэм. Но я его не знаю.
– Вы видели его вчера? Или сегодня?
Он задумался, потом покачал головой.
– Когда вы видели его в последний раз?
– Позавчера утром, когда он выходил из дома.
– Он уехал на машине?
– Нет, мэм. Он всегда ходит пешком.
3
У дверей храма огня[4] Персис встретила Кришну – водителя, повара и слугу ее отца, по совместительству вечного мальчика на побегушках. Кришна жил у них дома с самого ее детства. С тех пор как мать Персис умерла, ему пришлось взять на себя роль няни и помогать отцу растить семилетнюю девочку, неожиданно оставшуюся на его попечении.
Нельзя сказать, что им это хорошо удавалось.
К счастью, рядом оказалась тетя Нусси, младшая сестра матери Персис, готовая взять дело в свои руки. Правда, ее благородным намерениям немного мешала взаимная неприязнь с Сэмом Вадиа, длящаяся еще с тех пор, как родители Персис сбежали из дома, чтобы пожениться. Тетя Нусси изо всех сил старалась донести до племянницы, что они с Саназ – матерью Персис – происходили из куда более знатного парсийского[5] рода, чем Сэм, и потому тот был совсем не ровня ее сестре.
Персис не понимала одного: почему тетю удивляет, что Сэм о ней такого невысокого мнения?
Кришна поприветствовал Персис и остался у отцовского «амбассадора», а она прошла мимо ламассу, гигантских статуй крылатых быков с человеческими головами, стоящих по обе стороны от входа, и вошла в храм. Она быстро пересекла внутренний двор и, оказавшись в главном зале, сразу ощутила знакомый запах жженого сандала.
Внутри собралось много людей, они сидели, прохаживались по залу или разговаривали в стороне.
Двое священников в белых одеждах обращались к скорбящим с советами и словами утешения.
В углу зала Персис заметила отца в инвалидной коляске. Он беседовал с доктором Шаукатом Азизом, одним из самых старых своих друзей.
Интересно, подумала Персис, как Азиз попал внутрь храма? Обычно в агиарий пускали только парсов. Здесь уже больше века горел символ вечного пламени бога-творца Ахурамазды – огонь, привезенный из Персии, бывшей домом для зороастрийцев, пока им не пришлось покинуть родину и переселиться на Индийский субконтинент, спасаясь от преследований мусульман.
Персис подошла к отцу и села рядом. Он прервал разговор с Азизом и окинул ее недовольным взглядом:
– Могла хотя бы снять форму.
– Папа, я все еще на службе.
– А Боман все еще твой дядя. На мои похороны ты, вероятно, явишься в купальном костюме.
Персис не стала говорить вслух, что Бомана Мистри, четвероюродного брата ее отца, она видела всего пару раз в раннем детстве и помнила только его седеющие усы. Честно говоря, она думала, что он умер не десять дней назад, а значительно раньше и что грифы, кружащие вокруг Башен Молчания, давно уже успели насытиться его высохшим телом[6]. Боман был человеком невысокого роста, так что они бы справились достаточно быстро.
Персис мрачно улыбнулась собственной шутке.
– Ты над чем смеешься? Думаешь, смерть – это весело? Acta est fabula, plaudite! – сказал Азиз. – Комедия окончена, рукоплещите! Последние слова императора Августа.
Сэм злобно сверкнул глазами:
– Держи свои поучения при себе. Если они узнают, что я обманом тебя протащил, мне снова запретят сюда приходить.
– Я здесь только чтобы убедиться, что с тобой все в порядке, – невозмутимо ответил Азиз. – Я же не виноват, что у тебя был сердечный приступ.
Сэм покраснел:
– Сколько раз повторять, никакой это был не приступ.
– Ты побагровел, свалился с коляски и стал пускать слюни. Или ты думал, я решу, что это запор, и выпишу тебе слабительное? Я дал клятву Гиппократа.
– Я в отличной форме, у меня все в порядке и с телом, и